Преодоление

Иван почувствовал, как судорожно ухватился Безуглый за рычаги управления самолетом. Сердиться на него и объяснять ему ситуацию было некогда, и, не оборачиваясь назад, Сохатый кричит:

― Брось управление! Если вдвоем попытаемся управлять ― обязательно убьемся! Держись лучше за борта кабины!

"Молодец! Послушался. На это нужна немалая воля!… Куда же? Куда направить самолет? Прямо перед нами ― дома! Ни в один сад и огород не попадаю.

Нет высоты!… Положить машину на крыло?… Поздно. Упадем на ближний дом и соседний еще прихватим!"

Он помнил, что слева, чуть позади самолета, улица. И решение созрело: Иван начинает разворачивать По-2 на нее… Разворачивает, а скорость полета уменьшается до восьмидесяти километров. Самолет за это время потерял почти двадцать метров высоты… Но летчик продолжает разворот. Любые другие решения исключены.

"Как дальше быть? Через какое-то мгновенье самолет пересечет улицу. Развернуться вдоль нее не успеваю: нет для этого высоты. Падать надо только в улицу. Любым способом, но только туда! За ней опять дома. Как падать? По прямой, на крыло ― места нет. Будем в хатах. Чтобы попасть на улицу, остается одно ― полностью погасить поступательную скорость полета, а уже потом валиться на землю!"

Опять взгляд в кабину: на приборе скорости всего семьдесят километров. По-2 летит чуть-чуть выше домов. И тут Сохатый принимает, как ему кажется, единственно возможное решение.

"Только бы не опоздать!"

Под крыло уходит крыша последнего дома. За ним ― улица, ширина ее метров тридцать.

"Пора! Места должно хватить!"

Иван что есть силы посылает левую педаль руля поворота до отказа вперед, а ручку управления самолетом берет полностью на себя. Так он еще в аэроклубе вгонял У-2 в штопор. Отрабатывали они тогда не столько ввод в фигуру, сколько последующий вывод из нее, чтобы не бояться возможного срыва машины в штопор из-за грубой ошибки при освоении пилотажа… Иван почувствовал под ногой дрожь педали. Дрожала, вероятно, не нога, а действительно, педаль, потому что в отклоненный до предела руль поворота упиралась струя воздушного потока и закручивала самолет, заносила его юзом в сторону, поэтому не только педаль ― весь По-2 трясло.

Самолет начало вращать, он завис над улицей, наклоняясь все больше мотором вниз… Сохатый полностью взял ручку управления на себя, надеясь удержать машину в горизонтальном положении хотя бы еще несколько секунд. Теперь их жизни зависели от того, на каком угле пикирования встретится машина с землей.

"Высоты уже нет. Возможно, самолет не успеет перейти на нос, и тогда ударимся о землю плашмя. Пусть бьется чем угодно: крыльями, колесами, хоть хвостом, но только не мотором. Удар мотором ― пожар и смерть".

До земли осталось метра три, от силы ― пять. Сохатый отталкивает от себя теперь уже бесполезную ручку управления самолетом. Успевает отклонить ее в сторону, чтобы при ударе не распорола ему живот или грудь. Левой рукой закрывает лицо, а правой упирается в борт кабины.

"Пусть сначала ломается то, без чего можно прожить, а уж потом голова, если не повезет… Вот и все!"

И в это время По-2 крылом цепляется за землю. Карусельным вращением центробежные силы тащат его по улице куда-то в сторону. Что-то с треском ломается, через головы пилотов летят какие-то детали. Сохатого бьет о борт, по голове и лицу течет влажное, липкое. Но сознание его отмечает: "Живой! Живой пока, раз слышу всю эту какофонию".

Вдруг он улавливает запах бензина: "Ну, что дальше? Пожар или нет?"

Еще несколько длинных секунд, и он с удивлением, с радостью ощущает, что жив. "Живой… Живой!"

― Безуглый? Ты цел?

― Норма, командир! Выскакивай быстрей!… Бензин!…

Сохатый обрадованно расстегнул привязные ремни сиденья и, чувствуя благодарность к немудрящему приспособлению, быстро сбросил их с плеч. Не первый раз ограждали они его от синяков, а точнее ― спасали жизнь.

Привычным жестом взялся за передний борт кабины, чтобы встать с сиденья. Неожиданная резкая боль заставила вскрикнуть и остаться на месте.

Ноги! Иван посмотрел вниз: чуть пониже коленок на ногах лежал оборвавшийся бензиновый бак. "Вот как! Сломаны или только придавил? Выбраться-то из кабины я не смогу…"

Он пошевелил пальцами ног. Пальцы слушались, и новой боли не ощутилось. Попробовал подвигать ступнями и сразу почувствовал боль выше голеностопов и ниже колен. "Видать, плохи мои дела, ― подумал. И тут же поправил себя: ― Не кощунствуй, ноги ― не жизнь. Срастутся. Радуйся, что не убился и не сгорел!" Поняв, что без посторонней помощи ему не выбраться, хотел позвать Безуглого, но тот опередил его.

― Командир! ― лейтенант заглянул Сохатому в лицо. ― Что-нибудь не так?

Интонация выдавала испуг летчика, Иван понял его. Пилот не говорит прямо, о чем думает, боится ошибиться.

― Ноги прищемило. Самому не вылезть… Вот, возьми, ― Сохатый вынул из-за голенища сапога охотничий нож. ― Режь поскорей фанеру с боков фюзеляжа. А там посмотрим.