Иван намеренно повторял слышимые им слова, говорил громко, чтобы слышали летчики, и наблюдал: интерес к его разговору на КП пропал, скованность у пилотов исчезла.
И все же телефонный звонок посылал Ивана в полет. Только это было самое обыденное задание, не связанное с какими-то сложностями. Для него, пилота, воздух давно стал привычной дорогой, а сам полет на самолете По-2 с юности освоенным способом передвижения. Перелет на этой машине вызвал у него, наверное, не большую озабоченность, чем у любого горожанина поручение жены: выйти из дома в магазин через дорогу и купить там пачку соли к обеду.
― Гудимов, Безуглый, подойдите ко мне!
И когда те подошли, Сохатый распорядился:
― Гудимов, я улетаю с лейтенантом Безуглым в политотдел дивизии. Вы остаетесь за меня. Дежурство с нас не снимается. В случае чего, на боевое задание пойдешь без меня шестью экипажами.
― Понял, мой капитан! ― заместитель доброжелательно улыбался.
Комэск принял его и шутливый, и уважительный ответ. Сохатый почувствовал, что заместитель доволен представляющейся ему возможностью слетать на задание во главе группы, рад, что сможет еще раз проверить свою зрелость, испытать в бою свои тактические хитрости и задумки.
― А тебя, Безуглый, после возвращения будем поздравлять с приемом в партию. Когда прилетим, может быть, покажешь комсомольцам свой партийный билет и что-нибудь скажешь по поводу данного события.
― Я, командир, заранее прошу вне очереди послать на боевое задание.
― Что ж, ты прав, коммунист проверяется в бою. Когда-нибудь ты скажешь детям или внукам, что стал коммунистом в годы войны. Я вот, например, горжусь, что вступил в партию под Сталинградом.
Весеннее солнце растопило туманную утреннюю серость, и под его теплом поле аэродрома, оттаивая, парило голубоватым дымком, блестело через травку влажным черноземом.
Прищурившись от бьющего в глаза света, Иван посмотрел в низину, где прятался их полковой "везделет": там ли механик? Трудяга был на месте. И Сохатый подумал, что, когда бы он ни приходил к По-2, всегда рядом со своей зелененькой пташкой находился ее хозяин ― механик, будто и не уходил от нее никогда.
Капитан и лейтенант шли к самолету не торопясь, наслаждаясь весной и душевным покоем. Влажная земля мягко пружинила под сапогами. Ивану вдруг захотелось идти долго-долго. Брести просто так, бездумно шагать в никуда, ощущая рядом надежное плечо товарища, чувствуя приятную упругость земли под ногами.
Невольно подумалось о предстоящих боях. Линия фронта все ближе к Государственной границе СССР. Но враг еще силен. А между тем в их армейской газете противника порой изображали глуповатым… С тем, как некоторые бравые корреспонденты оглупляли врага и затушевывали его коварство, за немецкой педантичностью старались не видеть беспощадности и опыта.
Иван был категорически не согласен и говорил об этом открыто.
Создаваемая в таких статейках видимость легких побед не одному молодому, не знающему войны летчику на первых тагах его на фронте, в первых его боях могла оказать печальную услугу.
Он-то, Сохатый, хорошо знал и помнил, как часто полки дивизии ― уже после Курска и Харькова, да и после Днепра, ― получали пополнение летчиков и новые самолеты… Иногда в ночной тишине, когда не спалось, когда особенно тяжело переживались недавние потери, Иван, загибая пальцы, начинал перечислять знакомых ему летчиков дивизии, которые воевали с первых дней войны. Но счет этот с каждым разом все быстрее обрывался. "Скольких же пережил ты, Иван?… ― думал он. ― Неужели суждено тебе остаться живым?… Если бы! Но только честным путем, чтобы перед живыми и погибшими товарищами, их детьми, внуками и правнуками совесть твоя навеки была чиста".
Мысли Сохатого снова и снова возвращались к молодым, необстрелянным летчикам, находящимся под его началом. Младшие лейтенанты были в чем-то похожи и болели, в общем-то, одной болезнью ― боялись опоздать на войну, но не очень к ней были готовы. Летая с ними, он безжалостно, каленым железом, насколько позволяли ему опыт и умение, выжигал из их голов легковерие в будущие их победы. А на молодежные запальчивые слова о слабости врага и своей готовности к бою Иван спокойно отвечал:
― Если хотите жить, помните: немец не тот, что был в сорок первом. Мы стали сильнее знанием, опытом, умением. Господство в воздухе уже на нашей стороне. Но опытные фашистские зенитчики, летчики и эскадры еще не перевелись. Они живут и воюют. Посмотрите внимательно на наш полк: много видите вы в нем летчиков со стажем войны в два года и более? Летчики не сами погибают. Их убивают… А кто? Так-то, молодцы ерши! Помните да на ус мотайте: сила ломает силу.
Насладившись минутами отдыха, Иван постарался согнать с лица благодушие ― надо было принимать рапорт.
― Товарищ капитан! Самолет готов к полету! ― доложил механик.
― Здравствуй, сержант! Если готов, значит, исправен. Так?
Механик услышал во фразе летчика дружескую шутку и ответил уже не по-уставному:
― Конечно, исправен, иначе разве может быть готов.
― Молодец, правильно отпарировал. Отстой бензинчика сливал?