Прелюдия 11

Наступило время корейской войны, конъюнктура в Штатах поднялась, предприятия работали с полной загрузкой, и горнякам жилось отлично. Правда, цены подскочили вдвое, но зарабатывали ребята в пять раз больше, чем у нас на Кубе. Организация труда у них продумана до мелочей. Со временем я осознал, что такое дух коллектива и что они называют производственным климатом. Поведение инженеров мне импонировало: они изображали из себя «добрых друзей» рабочих и добивались успеха. Конечно, одного «Джим, как дела дома?» или «Джо, как поживает малыш?» тут мало, фальшивый тон распознается сразу. Но за начальника, который в случае чего вступится за рабочих, те были готовы на многое. И я решил взять пример с таких инженеров.

Закончив университет, я вернулся домой. Куба была раем для предпринимателей, «так точно, сэр». Они набирали рабочих, диктуя свои условия, — голодающих безработных было хоть отбавляй. Но мой диплом произвел необходимый эффект. Я стоял перед генеральным директором — свежевыбритый, на голову выше остальных и опускать ее не собирался: я сам себе хозяин, чего мне стесняться...

— Мистер Паломино, — сказал мне босс, — мы добываем здесь марганцевую руду в сложнейших геологических условиях. В вашей Сьерре-Маэстре опасные тектонические сдвиги, — он посмотрел на меня так, будто в этом вина кубинцев. — Мы поднимаем за смену двести вагонеток. Могло бы быть и триста, если бы ваши земляки работали поосновательнее. Надеюсь, вы найдете способ донести до них мою мысль. Ладно, покажите-ка, чему вас научили в Штатах!

Я понял его слова буквально и подружился с рабочими. Сначала я возглавил шестой забой. Вскоре я знал по имени каждого из сорока горняков, мы поняли друг друга, выросла выработка — выросла и зарплата. Меня назначили начальником штрека и стали приглашать на совещания. С этого и начались неприятности, ибо я стал предупреждать их о возможных катастрофах. Дирекция экономила на всем, особенно на пропитанном крепежном лесе, от которого во многом зависела наша безопасность. Длинные стволы не влезали в подземную клеть, и каждый раз, когда подвозили крепежный лес, приходилось снимать крышу с клети, а, из-за этого понижалась дневная выработка. Но я не сдавался.

— В нашей профессии, мистер Уилер, — сказал я главному инженеру, — некоторые ошибки можно сделать лишь однажды.

Я стоял на своем, они — на своем. Буквально спустя месяц после этого разговора я не смог совсем предотвратить, но избежал самых серьезных последствий обвала. Погиб один человек, а могло засыпать семнадцать.

На поверхности главный инженер Уилер пожал мне руку:

— Мистер Паломино, дирекция благодарит вас за образцовую работу. Вы предупредили панику в шахте и, рискуя собственной жизнью, помешали ее затоплению.

— А вас следует поблагодарить, что до этого дело дошло, — ответил я, смертельно усталый. — Дешевая проходка, да? Улучшаете экономические показатели за счет жизней горняков, да? — Наверное, для разговора с ним это был неподходящий тон. — Если вы джентльмен, сэр, вы выплатите тройную премию парням, которые соорудили там этот чертов завал, чтобы вода не прошла!

Он пробежал глазами текст моей объяснительной записки:

— Ваш английский язык нельзя назвать безукоризненным. Старший инженер Томсон отредактирует этот текст.

Они намеревались затушевать причины катастрофы и продолжать вести дела по-старому. Моя речь напоминала обвинительную речь прокурора, пока с мистером Уилером, который и без того тяжело переносил наш климат, не случился сердечный удар. Вскоре после этого он умер, став жертвой несостоявшегося наводнения.

Мне создали репутацию подстрекателя, в личном деле появились первые пятна. Затем отдел кадров понизил меня до должности мастера-взрывника, великолепно решив тем самым «проблему Паломино».

Они не раз и не два обещали вернуть меня в шахту. Но время шло, а кроме одиночества в горах и воскресного разгула в Сантьяго, я ничего не видел. В феврале пятьдесят седьмого концерн прислал своим геологам карты, где были обозначены районы, которые партиям предлагалось избегать. Доктор Вуд заблеял по-козлиному и продолжал идти своим маршрутом. Слово «партизаны» ему ничего не говорило. Его взбалмошность привела к тому, что неделю спустя нас остановила посреди дороги группа бородачей. Забрав у нас динамит, они расплатились наличными. Они мне сразу понравились. Вот она наконец, настоящая жизнь! Я шепнул им:

— Компаньерос, если вам снова потребуется динамит...

Вот так начались события, заполнившие восьмую главу книги моей жизни, самую красочную из всех. Промчались эти годы, открылись страницы девятой главы, а цифра «девять» никогда не была для меня счастливой.