Прелести Лиры (сборник)

Затем (через час) последовал звонок мне, уволенному редактору, от бессменного директора издательства «А 4» Аполлона Свечкаря, которого за глаза все величали Асом. Появились новые заказы. Солидные. Интересные. Добро пожаловать в обмятый хомут, приносящий деньги, свободу и независимость. Ас был неотразим, хоть к ране прикладывай. Как бальзам. Все налаживается? В смысле – на круги своя? Ась?

И уж мистикой какой-то неправдоподобной воспринимался звонок от Евгении (ближе к вечеру). Неужели соскучилась? С её способностью к раздвоению это можно было допустить. Теоретически.

На практике всё проще: она подумывает о том, не выйти ли ей замуж.

– За меня? – недоумеваю я.

– Почему обязательно за тебя? Мне поступило ещё два предложения от двух достойных молодых людей.

Разумеется, сказанное – не шутка.

– Как, как ты сказала?

– От двух молодых людей.

– Нет, ты сказала – достойных. В этом мире есть ещё достойные люди?

– Сколько угодно. Надо только не быть эгоистом, и видеть иногда других, хотя бы сквозь призму собственного интереса.

– На твоём месте я бы вышел замуж сразу за двоих. Это изумительный шанс. Тоже несколько эгоистично, но зато тебе достанутся сливки со всего восточного полушария.

– Я думаю над этим.

– Напрасно.

– Что напрасно?

– Напрасно думаешь. Только время зря теряешь. Достойные требуют внимательного отношения и оперативного реагирования. К ним нельзя относиться, как, например, ко мне. Или сейчас достойных – в каждом пыльном углу штабелями?

– Дурак, – с грустью (в которой мне приятно было разобрать отголоски былой гордости за меня) произносит Женя. – С чем тебя и поздравляю.

– Пожалуй, соглашусь с тобой. Только видишь ли какое дело… Быть деятельным дураком в пятьдесят – это мечта. Боюсь, мечта недосягаемая. Ты льстишь мне, моя радость, называя меня дураком.

– Тебе бы всё шутки шутить.

– Я не шучу; я уже давным-давно не шучу, Евгения. Моя проблема в том, что я буквально говорю то, что думаю. Почти как ты.

Я ждал от неё хоть какого-нибудь раздвоения, но так и не дождался.

Евгения положила (читай: вежливо бросила) трубку, предоставив мне возможность решать, люблю ли я её, дурак ли я, и что мне делать с оставшейся жизнью, ближайшие лет двадцать из которой вполне можно рассматривать как активные, творчески зрелые годы (если, конечно, самоуверенно наплевать на теорию, согласно которой после 39 ничего уже не светит).

Только вот чем их занять, эти годы?