Прекрасный инстинкт

сцене, практически не испытывая желания возвращаться назад. Но все же я возвращаюсь на сцену к третьему такту нашей собственной песни «Unapologetically» («Непростительно»). Эту короткую веселую песню, по стилю больше напоминающую кантри с умеренным количеством басов, мы написали втроем. Она одна из моих любимых. Ретт, сидя за своей ударной установкой, поет ее вместе со мной. Его ясный гармоничный тенор напоминает луч солнца, вышедший из-за облаков.

Во главе, конечно же, Джаред, ведущий шутливые двусмысленные беседы между каждой песней, он любит заигрывать с толпой. Он неспешно переходит к песне под номером пять, и, судя по аплодисментам и пронзительному смеху, кажется, она любимая у зрителей.

— Признайся, Кэннон? — спрашивает он, посмеиваясь.

— Признаться в чем? — отвечает мужчина справа от меня, на которого я по-прежнему даже не посмотрела.

— Думаю, у тебя могут быть неприятности с нашей железной леди, бро. Что ты собираешься делать?

Я резко поворачиваю голову влево, бросая на Джареда сердитый взгляд. Как он смеет

распространяться о проблемах группы прямо на сцене? Это не стенд-ап шоу, особенно с

упоминанием меня.

— Ну, если бы она хотя бы разок взглянула на меня, я бы спросил, могу ли спеть для нее песню, — судя по одобрительным возгласам, публике это нравится, и все очарованы шармом Кэннона. Даже мужчины улыбаются и хлопают.

Я могу либо смириться с этим и быть униженной, либо выбить ему зубы и получить ярлык злодейки. Оба варианта — просто отстой, но я все-таки уступаю, выбрав первый, и играю на публику. Я поворачиваюсь к нему в демонстративной позе, скрестив руки на груди и выгнув бровь. Зло ухмыляясь, я спрашиваю.

— Что у тебя на уме, зазнайка?

Он неторопливо подходит ко мне, это поддразнивающее приближение воздействует просто разрушительно, и наклоняется к моему уху.

— Какая твоя песня, сирена? Та самая, которую тебе поют все время?

— У-у меня…, — на глаза наворачиваются слезы, но я проглатываю их и произношу шепотом, — у меня такой нет.

— Теперь есть, — он подмигивает и медленно возвращается, двигаясь спиной вперед, на свое место. Его гипнотизирующий взгляд удерживает мой. — Схватите кого-нибудь и покрепче, — инструктирует он, — это медленная песня. Для Лиззи.

Мои уши заложило, понятия не имею, присоединятся ли Ретт или Джаред. Я едва удерживаю себя на ногах и стараюсь не заплакать, когда он поет песню «Girl» моих любимых Битлз. Его выступление завораживает и сводит с ума, но та часть, где он втягивает воздух, обнажая зубы, а после этого вкрадчиво произносит «ahh girllll» — чертовски сильно заводит. Сильное желание подавляет все мои остальные чувства.

Он исполняет эту песню, не разрывая со мной зрительного контакта и унося меня отсюда в место, где есть только я и он. Где я — девушка, которая заставляет его с шипением втягивать воздух сквозь сжатые зубы в трепетном возбуждении, охватывающим нас.

— Думаю, ты прощен, — громко подшучивает Джаред, когда все заканчивается, выдергивая меня из оцепенения. — Что скажешь, Лиз?

Онемев, я качаю головой, боясь пошевелиться, полностью оцепеневшая от этой серенады. Если вы хотите привлечь мое внимание — играйте Битлз. Но, как только что обнаружилось, если вы хотите, чтобы я лишилась дара речи и заметно стала влажной, спойте «Girl» мне так, как Кэннон.

— Ну что ж, пора заканчивать. Пришло время безумства, это «I Will Wait» потрясающих Mumford (Mumford & Sons)! — кричит Джаред, одаривая всех женщин сексуальной улыбкой.

Моя роль в этой песне — бэк-вокал. Стратегический ход со стороны Джареда, поскольку в данный момент я не смогла бы исполнить соло, даже если бы попыталась. Столь многое изменилось в одночасье: новые чувства, друзья и их поразительные откровения… Я сбита с толку, но жива, взволнована, но… ошеломлена. А ведь я до смерти боюсь всего, что мне неподвластно. Контроль, за который я цепляюсь, гарантирует безопасность.

— Спасибо, доброй ночи!

Я смутно осознаю, что Джаред заканчивает выступление. Понятия не имею, исполнили ли мы две или двенадцать песен. Я на автомате машу рукой и улыбаюсь, мчась прочь со сцены. Я практически бегу по коридору, распахиваю дверь запасного выхода и вдыхаю прохладный ночной воздух, доставая при этом свой телефон.

Это я должна контролировать.

— Как прошло выступление? — спрашивает мой дядя.

— Хорошо, великолепно. Где Коннер?

— Похищен пиратами. Черт знает, что творится.

— Предполагается, что это должно быть смешно? — визжу я.

— С ним все в порядке. Просто замечательно. Успокойся. Мы в пентхаусе в The Hayes, и здесь действительно шикарно. Сейчас мы смотрим платные каналы и атакуем службу обслуживания номеров, словно счастливые обжоры. А ты берешь ночь, чтобы развлечься и побыть двадцатитрехлетней.

— Дай мне поговорить с Коннером, пожалуйста.

— Я серьезно, Элизабет Ханна Кармайкл. — ой-ой, этот пугающий непреклонный голос дяди и имя, которое я ненавижу. — Мы отлично проводим время и увидимся с тобой завтра. А сейчас передаю трубку твоему брату.

— Бетти?

— Эй, приятель, тебе весело? — мой вопрос тут же встречен неразборчивым и