«Бетти, мужчины имеют примитивные, врожденные, вызванные химией потребности. Если они не удовлетворены, то найдут это в другом месте, как кобель убежит со двора, несмотря на шоковый ошейник, если у пуделя по соседству течка. Это природа, продолжение рода, замысел Бога в различии Адама и Евы. Секс со мной — поверить не могу, что говорю это, но мне необходимо, чтобы ты поняла — секс со мной походил бы на некрофилию. Прости его. Я простила».
Кэннон останавливается и делает продолжительный выдох, округляя глаза.
— Не ожидал такого, — комментирует он, но его легкий смех звучит фальшиво. — Хочешь, чтобы я продолжил?
— Да, — произношу я. — Уверена, хуже, чем спаривающиеся пудели и некрофилия, уже не станет, — я тихо смеюсь, даже когда промокаю глаза. Я больше не способна дышать через нос, а передо мной уже целая гора скомканных влажных бумажных платков.
— Сначала мне нужно попробовать кусочек, детка, — он наклоняется к моей шее, и я знаю, что на самом деле он проверяет мой пульс, оценивает мою способность продолжать, но весь мой внешний вид говорит об уверенности. — Хорошо, — он вздыхает и продолжает.
Я сжимаю его руку. На этот раз я готова.
«Да, дочка, мы приближаемся к концу, и это самая тяжелая часть. Когда я подпишу это письмо и положу туда, где только твой отец найдет его, я приму меры, чтобы отправиться спать и никогда больше не проснуться. Я никогда снова не увижу ваши с братом красивые лица, но злодей заслуживает наказание. Я ухожу не потому, что ваш отец изменяет или потому, что я слабая, и даже не потому, что я проживаю каждый день в густом тумане такой депрессии, что ни одна из двадцати трех схем терапии и медикаментов не сработала. Я ухожу, потому что лучше умру, чем еще хоть раз проиграю эту сцену в своей голове.
Твой отец пришел домой поздно, от него веяло духами, а ниже правого уха виднелся след от блестящей сиреневой помады. В кои-то веки (я была пьяна, без сомнения) у меня все же было достаточно сил, чтобы встретить его на лестничной площадке. Мы поссорились и сказали друг другу несколько ужасных вещей. Я фактически плюнула ему в лицо, что низко даже для пьяницы, и дала пощечину. Он попытался уйти, не прикасаться ко мне в ответ, умолял меня успокоиться. Твой брат, чрезмерно мамин мальчик, благослови его ангельское сердце, пытался разнять нас. Твой отец держал руки в карманах и обратился к Коннеру с просьбой уйти, обещая обо всем позаботиться. Они оба начали спускать по лестнице. Я бросилась на твоего отца, КЛЯНУСЬ, я целилась на твоего отца. Единственный раз, когда его рука покинула карман, это в попытке поймать Коннера.