Прекрасная пастушка

В действительности дело в другом — после приходит не страх, а его осознание, как и осознание многих поступков, произнесенных в горячке слов. Как и прозрение. Как много чего еще.

Паша любил Вилю, а она любила его, Решетникова Александра Игнатьевича.

— Так вот, стало быть, как ты живешь, — говорил Паша, оглядывая большую гостиную. — Говоришь, холост до сих пор? — Он ехидно взглянул на давнего друга по Арктике…

— Можно подумать, ты женат, — фыркнул Саша.

— Ну не всем же… А кстати, где твоя роскошная рыжая борода? Или ты больше не из породы овцебыков? — Он хитро усмехнулся. — Ты от них открестился?

— Понимаешь, борода ухода требует, а мне уже лень, — сказал Саша, добавляя в рюмку гостя коньяку. — Да, курочку не обделяй вниманием, — кивнул он на разрезанную поджаристую птицу на большом блюде в окружении нежных овощей гриль.

Слушай, ты стал таким кулинаром… — Паша с хрустом отломил куриную ногу.

— Для дорогого гостя чего не сделаешь, — улыбнулся Саша. — Давай рассказывай.

… И тот рассказал. Он рассказал такое, от чего Саша Решетников впервые за годы своей бестрепетной жизни почувствовал, что этот мир полон печали.

16

Что это может быть такое, в конце концов?

Рита крутила две буквы и так, и этак. Она пыталась придумать ответ, но все равно не понимала, что может таиться за буквами, написанными черным фломастером: «ОВ».

Первое, что пришло на ум… женские тампоны. Но смешно, для чего записывать в блокнот: «ОВ-4», «ОВ-13», «ОВ-ЗО».

Рита Макеева вот уже, который вечер подряд разбирала бумаги, присланные Галиной Петровной. Среди прочих бумаг Рита обнаружила ежедневник, он, как написала коллега, не из ее чулана, его отдала сослуживица Лены. Судя по всему, Лена вела его время от времени, не обращая внимания на даты и месяцы, а повинуясь какой-то внутренней логике. Этой книжки ей хватило больше чем на год. В ней-то Рита и обнаружила, среди латинских названий лекарств и кличек животных, странные, загадочные буквы с цифрами.

Может быть, дозы чего-то?

Она отложила загадку на потом, хорошо зная по собственному опыту, что не стоит упираться лбом в стену, а лучше отойти на время и сделать новый подход.

Ванечка уже спал в своей кроватке в алькове — она специально для него устроила уголок за ширмой из расписного бамбука с нестрашными драконами, нарисованными желто-синей краской.

Малыш прекрасно отдохнул в Анапе, хотя это и стоило немалых денег. Лагерь, в который она его отправила, принадлежал коммерческому банку, для директора которого она, сделала несколько ковров из волчьих шкур.

— Ма-ам, — раздалось из-за ширмы.

— Ты не спишь? — Она вскочила и побежала к мальчику. — Не-а.

— А почему?

— Я думаю.

— О чем ты думаешь?

— А я наврал.

— Кому и что? — спросила Рита с интересом. — Ну перестань дергать губу! — Она увидела, как нижняя губа сына оттопырилась и он принялся ее дергать.

— Зое. Я сказал, что за мной папа приедет.

— Папа? — вскинула брови Рита, и пальцы вздрогнули. — Куда приедет?

— В Анапу.

— А разве за Зоей папа приехал?

— Не-а. Ни за кем никто не приехал.

— Почему же ты так сказал?

— Потому что я всем, говорил, что у меня самый лучший папа.

— А мама? — Рита попыталась перевести стрелки на себя.

— Про маму никто никогда не говорит.

— Почему же? — Рита на самом деле удивилась. Искренне.

— Потому что мамы у всех самые лучшие.

Она засмеялась от изумления.

— Почему ты смеешься? — Ванечка даже привстал, — Ты разве не знала? Твоя мама тоже была самая лучшая.

Он уронил голову на подушку, и Рита надеялась, что он сейчас снова заснет. Но не тут-то было, мальчик лежал, открыв глаза, и смотрел на Риту. Какой загорелый, свежий, сильно повзрослевший. Красивый мальчик.

Рита судорожно сцепила пальцы, не желая спорить с Ванечкой или уточнять с ним оценку своей собственной матери. Она откашлялась и спросила:

— Что ты сказал потом? Когда папа не приехал?

— Ничего.

— А как обошелся?

— Никто не спрашивал.

— Ну вот и хорошо, — сказала Рита, тем самым рассчитывая закрыть тему. — Ты, похоже, не хочешь спать.

— Не хочу. Я хочу кефиру. Как в Анапе.

— Сейчас будет тебе кефир. — Рита с облегчением вскочила со стула, слава Богу, это пожелание выполнить просто.

— Мама, мама, ты только посмотри! — снова закричал Ванечка из комнаты. Он уже перелез в большое кресло и держал на коленях книжку с картинками. Он тыкал пальцем во льва. Нарисованный лев смотрел на него испытующим напряженным взглядом. — А ты можешь сделать такого?

— Ну, дорогой, если мы с тобой сами его завалим, то… — говорила Рита, держа в руках кружку с кефиром.

— Я не хочу, я не хочу! Лев живет в зоопарке.

— Но я говорю не про того льва. А про дикого, который живет в Африке. Если мы с тобой туда поедем и его завалим…

— Куда мы его завалим? На кровать? На мою кровать?

— Нет. Мы не будем его заваливать на кровать, — пообещала Pитa. Нет уж, если заваливать на кровать, то только не льва… А если льва, то не дикого…

Pитa смотрела на мальчика, говорила с ним, но всякий раз ждала вопроса, от которого все еще холодели руки. Вопроса про папу. Он возникал на ровном месте, когда не подстрахуешься.