Прегрешения богов

   — Вот плакать не надо — сказал он.

   За первой слезой покатилась вторая. Я боролась с желанием их вытереть.

   Дойл опустил руку и глубоко вздохнул:

   — Это нечестно. Не плачь.

   — Прости, я не хотела, и ты прав. Но я беременная, черт возьми, а не увечная!

   — Ты носишь в себе будущее Неблагого двора. — Он наклонился, обнимая меня поверх рук Холода, и вот уже они вдвоем смотрели на меня сверху, соприкасаясь лбами. — Ты и малыши слишком много значите, чтобы подвергать вас риску, Мередит.

   Я вытерла слезы, вдруг разозлившись на себя, что расплакалась. Со мной такое частенько теперь бывало — врачи говорят, что это гормональное. Эмоции куда сильней, чем нужно бы.

   — Ты прав, но откуда мне было знать, что все так кончится — полицией и перестрелкой?

   — А ты не берись за полицейские расследования, тогда точно не влипнешь в такую ситуацию, — сказал он.

   Я опять не нашла, что возразить, но очень хотелось.

   — Во-первых, поставьте меня на землю. Мы привлекаем внимание.

   Они глянули по сторонам — зевак собралось достаточно, и уже пошел шепот. Мне не надо было слышать, о чем они перешептываются, и так знала. «Это принцесса Мередит?», «Это они?», «Это точно Мрак?», «Это что, Убийственный Холод?». Если не принять меры, кто-нибудь позвонит репортерам — и мы окажемся в осаде.

   Холод отпустил меня, и мы пошли быстрым шагом. Движущийся объект снимать труднее. Стараясь не повышать голоса, я сказала:

   — Я не могу отстраниться от этого расследования, Дойл. Кто-то убивает фейри в единственном оставшемся месте, которое мы можем назвать домом. Мы — верхушка нашего общества, малые фейри смотрят на нас и ждут от нас действий.

   К нам подошли какие-то двое, мужчина и женщина. Женщина спросила:

   — Вы принцесса Мередит? Я не ошиблась?

   Я кивнула.

   — Пожалуйста, разрешите вас сфотографировать!

   Сбоку слышались щелчки — кто-то уже вовсю снимал на телефон, не спрашивая разрешения. Если у телефона есть еще и выход в Интернет, фото может быть опубликовано немедленно. Надо добраться до машины и уехать отсюда, пока на нас не навалились репортеры.

   — Принцесса плохо себя чувствует, — сказал Дойл. — Нам нужно проводить ее к машине.

   Женщина погладила меня по руке и сказала сочувственно:

   — Ох, я знаю, как это бывает тяжко. Я каждую беременность жутко мучилась. Правда ведь, дорогой?

   Ее муж кивнул и попросил:

   — Только один снимок, очень быстро?

   Мы разрешили ему сделать «один снимок, очень быстро», что редко оказывается правдой, — и пошли дальше. Идти к машине приходилось не прямым путем, запутывая следы. Но разрешение на снимок оказалось ошибкой, потому что того же захотели и другие туристы, а Дойл сказал «нет».

   — Но им-то вы разрешили! — обиженно кричали нам вслед.

   Мы продолжали двигаться, но тут посреди улицы остановилась машина, стекло поехало вниз, из окна высунулся объектив. Папарацци прибыли. Это было начало акульей атаки: акулы подплывают и толкают потенциальную жертву — посмотреть, как она отреагирует, и проверить на съедобность. Если решат, что объект съедобный, в ход пойдут зубы. Нам необходимо уйти с улицы и скрыться на частной территории, пока акул не стало больше.

   Тип с камерой закричал из машины:

   — Принцесса Мередит, сюда посмотрите! Почему вы плачете?

   Вот только этого нам и не хватало. Не просто фотографии, а еще и броские заголовки с плачущей принцессой. Ну, пусть сами придумывают причины — я уже поняла, что от объяснений только хуже будет. Мы снова стали движущимся объектом — это единственное, что нам оставалось. До тех пор, пока по тротуару нам навстречу не выбежал еще фотограф. Мы попали в западню.

Глава 11

   Перейдя на сверхчеловеческую скорость, Дойл схватил меня на руки и вбежал в ближайшую лавку, Холод запер за нами дверь.

   — Эй, это мой магазин! — возмутился продавец.

   Дойл поставил меня на ноги. Мы оказались в небольшом семейном магазине деликатесов. Продавец — он же владелец — был кругленький, лысеющий, в белом фартуке; магазинчик вполне ему соответствовал — старомодный, с нарезанными мясными изделиями, сырами, копченостями и прочими вредными для здоровья деликатесами в вакуумной упаковке. Даже не представляла, что подобный магазинчик мог сохраниться в Лос-Анджелесе, где все помешаны на здоровом образе жизни.

   Тут я посмотрела на небольшую очередь из покупателей, и все поняла. Почти все здесь были фейри. Только один пожилой мужчина казался чистокровным человеком, зато у стоящей за ним низенькой пухлой женщины под ярко-красными кудряшками горели орлиные глаза — и это не метафора. Желтые птичьи глаза со спиральными радужками вокруг сужающихся и расширяющихся зрачков. За ее юбку цеплялся мальчик лет четырех, светловолосый, с аккуратной современной стрижкой. Он таращил на меня голубые глазенки. Последним в очереди стоял парень с пирсингом и разноцветным ирокезом, кончавшимся длинной прядью вдоль спины. Одет он был в белую футболку с логотипом какой-то музыкальной группы, черные кожаные штаны и жилет, и казался здесь не к месту. Впрочем, как и мы. Они глазели на нас, а я на них — у нас это не считается бестактным.