Предварительный диагноз: смерть

Снова лестница, ещё четыре пролёта, и я стою перед входом в логово паука. Вряд ли он сейчас спит, столько гостей. Пустые палаты находились примерно по диагонали от входа. В принципе, если я сразу рвану в ту сторону, скотина не успеет очухаться. А оттуда сразу в стену со странным рисунком. План был шикарный, но не пригодился. Так как по ту сторону было пусто. Слава богу.

Баба с возу – кобыле легче.

Только стена и рисунок дерева были на месте.

Я сделал шаг в плотный камень, с небольшим усилием – ещё один, и оказался в широком коридоре, который на удивление был неплохо освещён вполне современными плафонами по бокам стен. Прошёл вперёд, где виднелись арочные проходы в соседние помещения. Две больших комнаты, сплошь уставленных стеллажами с книгами и одна поменьше, но явно жилая, обитая тёмными деревянными панелями. Несколько мягких кресел, ещё тлеющая сигара в чугунной пепельнице с затейливой резьбой. На большом круглом столе в окружении пустых рюмок стояла початая бутылка дорогого коньяка.

Поминали, что ли?

Дальше коридор поворачивал направо и метров через двадцать заканчивался ещё одной полукруглой аркой, только гораздо выше. Подходя ближе, я начал различать негромкий гомон человеческих голосов. По пути уже не было ламп, да они были и не нужны. Потому что оранжевый свет вполне ясно указывал дорогу. Дойдя до выхода, я осторожно выглянул наружу и буквально уронил челюсть на пол.

Я смотрел на огромных размеров круглый зал, фактически пещеру, уходящую амфитеатром вниз. В самом центре, окружённая восходящими каменными кольцами, стояла чаша размером с фонтан, словно на какой-нибудь городской площади. Она была заполнена примерно наполовину буро-зелёной жидкостью. В чаше закруглённым конусом, погруженным на треть в эту жижу, возвышался странный продолговатый монумент, источавший оранжевое сияние. Из его верхушки тянулись уже знакомые мне нити, закрывая собой почти весь потолок. По бокам на небольших пьедесталах расположились полукругом четыре глубокие каменные ванны. Две из них пустовали, а остальные плотно окутаны мерцающей цветной паутиной.

Практически все нижние ступени амфитеатра были заняты тварями, которые в своём уродстве могли бы посоперничать с самыми жуткими экспонатами кунсткамеры.

Но это полностью меркло по сравнению с тем, что я увидел буквально в нескольких метрах от себя. Спиной ко мне на одной из верхних ступенек в одиночестве сидела призрачная, еле различимая фигура моего младшего брата.

12

Наверное, уважаемый доктор-сомнолог многое бы отдал, чтобы посмотреть сейчас на волны моей мозговой активности. Я стоял, словно проглотив многотонную рельсу, которая пригвоздила меня, как жука, к месту. Бессмысленный хаос роился в голове, не давая сосредоточиться на чём-то одном.

Я рад? Конечно.

Я в шоке? Безусловно.

Я верю в то, что вижу? Скорее да.

Надо же как-то отреагировать. Как?

Подбежать и обнять? Не получится.

Заплакать от радости? Увольте, но я не кисейная барышня.

Поэтому…

Поэтому я просто подошёл и сел рядом.

Семён повернулся и посмотрел на меня с грустной улыбкой.

– Я боялся, что ты придёшь за мной.

Бледные линии его фигуры подрагивали неровным тусклым мерцанием. Казалось, одно неверное движение – и призрачные контуры надломятся, разлетаясь сотней осколков по сумраку пещеры.

– Нам сказали, что ты умер. От сердечного приступа. Даже урну с прахом твоей жене выдали.

– Расстроилась?

– Ну, не обрадовалась, конечно. Но по-моему, вздохнула с облегчением. Достал ты её алкашкой своей, я предупреждал.

– Да знаю, сто раз предлагал, давай разведёмся, не будет со мной нормального счастья. А она меня идиотом обзовёт и уйдёт плакать в ванную.

– Любовь зла, полюбишь и тебя.

– Ой, не зуди… А ты не знаешь, – он замялся, – у неё…

– Не знаю, но вроде бы нет. Я по прилёте на кладбище заехал, к родителям. Тебя же рядом похоронили, и там цветы свежие стояли, так что думаю – нет.

– Вот дура-баба, жила бы себе дальше, да радовалась, что ярмо с шеи соскочило.

– Или ты дурак.

– Или я…

Мы замолчали ненадолго. Твари, сидящие у подножия чаши, угомонились и замерли. На некое подобие сцены выполз знакомый мне паук, таща на горбу замотанное в белую простыню тело.

– Как они смогли тебя схомутать? Неужели ты не их не видел?

– Видел, конечно, но меня же с белочкой сюда доставили. Я думал, всё, допился совсем. А потом, когда ветви начали забирать мою энергию, и я смог нормально, просто так, заснуть… Мне вообще стало наплевать. И однажды я проснулся уже здесь.

– Ветви? Ты про оранжевую паутину?

– Ага, ты пока не понял, что это?

– Да, знаешь ли, некогда было, – язвительно ответил я, – тебя искал и от упырей отбивался.

– Тогда разрешите вас познакомить. Алексей, это последнее в мире семя Древа Жизни. Древо Жизни – мой старший брат Алексей.

– Чего-о-о-о-о? – изумлённо протянул я.

– Про Иггдрасиль слышал когда-нибудь?

– Ну, чё-то знакомое, то ли у Толкиена было, то ли ещё где.

– У скандинавов. Они так представляли себе нашу вселенную, если вкратце.

– Какое-то оно слишком кровожадное для древа жизни. Да и с этими вот, – я кивнул в сторону толпы уродов, – не вяжется.