Предсказание - End

И по его тону и виду Мещерский понял, что он, бывший когда-то другом юности Шубина, уже догадывается обо всем. Сергей и сам догадывался. Он испытывал острую жалость к этой женщине, ставшей убийцей и пытавшейся в одиночку без мужа выдержать свой главный экзамен на звание верной и преданой жены. Юлия Шубина была убийцей, как и та, за которой он гнался этой ночью. Другой и одновременно страшно похожей – до боли, до сердечного спазма, до щемящей душу тоски, от которой хотелось выть по-собачьи, задрав морду к луне. Он знал, что она скажет им, если, конечно, решится. Может быть, все они – каждый своим путем – шли к этому признанию, которого Тихий Городок ждал долгих пятнадцать лет. Именно по этой самой причине город и взорвался, желая очищения от лжи и скверны, от нечисти, очищения через разрушение, смерть и огонь. А причина крылась только в одном: все эти годы убийца был не наказан. Он избежал возмездия. И вот, возможно, запоздалое возмездие было близко, как никогда.

– Если я расскажу правду про тот… ну тот случай, по которому уже истек срок давности, вы поверите, что Куприянову убила я, а Сева в этом не виновен? – медленно, раздумчиво спросила Юлия, словно взвешивая все на невидимых весах.

– Вы знаете, я всегда верил вам, – ответил Костоглазов.

– Сева рассказал мне вот что. Он был молодой тогда, только что вернулся из армии. И ему очень нравилась одна девушка, она была нездешняя, ее дед был известный ученый, и она приезжала к нему из Москвы. Ее имя Ирма Черкасс, она сестра того молодого человека, который вот с ним, – Юлия кивнула на Мещерского, – приехал в наш город с целью организовать туристический бизнес.

– Это мы все знаем, – хмыкнул Самолетов, – мы с Ильей знаем даже то, что в тот вечер – в тот самый вечер – ваш муж был на той злосчастной танцплощадке.

– Да, он был, он сказал мне, – Юлия теперь торопилась побыстрей все выдать на-гора, чтобы уверить их. – Еще он сказал мне, что очень любил эту девушку и мечтал, что она станет его женой. Он имел в отношении ее самые серьезные намерения, а она смеялась над ним, презирала в душе. И он понял это тогда там, на танцах. И потерял над собой контроль. Он очень импульсивный, взрывной, это у него с молодости, я знаю за ним этот его недостаток. Он сейчас активно лечится. Пьет таблетки. А тогда… тогда никаких таблеток успокоительных не было и в помине. К тому же в тот вечер он был пьян… Он сказал мне, что они с Ирмой поссорились. И она бросила ему в лицо, что он для нее никогда ничего не значил, что вообще пусть оставит ее в покое и убирается, потому что он не ее круга – он просто парень из провинции, лимита, а она внучка академика и найдет себе мужа из «своих». Она бросила все это ему в лицо и ушла с танцев домой. А он… он обезумел от обиды и ревности, так он сказал мне. Он побежал за ней следом.

– Так это был… – Самолетов встал. – Севка?

– Он догнал ее на парковой аллее возле карусели. Он сказал мне, что хотел просто поговорить, объясниться, он совершенно потерял голову. Но она ничего не желала слушать, она оскорбляла его мужское достоинство. И тогда он… мне трудно рассказывать, он мой муж, но я хочу, чтобы вы поняли – он любил ее, страстно любил и мечтал о ней все годы, пока служил в армии. Наконец, он был молодой, а в молодости чувства порой неподвластны разуму, воле. Он схватил ее за руку, порвал браслет, она наотмашь хлестнула его по лицу. Тогда он, не помня себя, повалил ее на землю, разорвал платье. Она начала бить его и кусаться, царапаться, а он ударил ее несколько раз ножом – наверное, в состоянии аффекта. Когда он пришел в себя, он сразу же хотел явиться с повинной, но в городе все были уверены, что убийство совершил другой человек – Герман Либлинг, его моментально арестовали, у него была дурная репутация в городе, и все, от мала до велика, считали именно его убийцей.

– А Севка не стал всех в этом разуверять? – Самолетов покачал головой.