Предсказание – End

Кассиопея не знала, как сумел ее брат устроиться и пустить корни, чем занимался, на какие такие средства существовал. Они не общались, не писали друг другу, не звонили. Герман не приехал даже на похороны отца. Объявился он лишь тогда, когда в жизни самой Кассиопеи после гибели ее мужа, фамилию которого она носила, наступили перемены. Тот трагический несчастный случай – падение вертолета, арендованного членами охотничьего клуба. Муж Кассиопеи обожал охотиться и не жалел на такие вояжи в шумной компании никаких средств. И вот все это разом оборвалось – вояжи, охота, семейная жизнь, питерский обеспеченный быт.

После похорон впервые за много лет ей позвонил Герман. И позвал ее. Он звонил из Рима. И в Рим спустя положенные сорок дней Кассиопея и прилетела. Она решила отвлечься, попутешествовать, а заодно и повидаться с братом, с которым они не виделись очень давно. В Риме они не увиделись, зато встретились во Флоренции. Кассиопея ждала брата в кафе на крыше отеля «Бернини Палас». Она с трудом узнала его – так он изменился, возмужал, раздался в плечах. И вместе с тем сразу же сердцем поняла: это, конечно же, он, Герман Либлинг, несмотря на свой средиземноморский загар и замашки крутого мачо – это он, ее братец Кролик.

Он был совершеннейший иностранец – по виду, по одежде. Только манера разговаривать у него осталась прежней. Да еще, пожалуй, улыбка.

Они сидели за столиком на крыше отеля, смотрели на бурлящую внизу под ними площадь, на купол собора Санта Мария дель Фьоре, смотрели на закат, смотрели друг на друга – сквозь бокалы белого вина.

– Ты просто красавица, – сказал ей Герман. – Каська, ты всегда была классной, но сейчас это что-то уж совсем… Наповал бьешь, насмерть. Тебе об этом не говорили, нет?

Кассиопея зарделась под его взглядом (лет сто, наверное, не краснела, а тут вдруг… Странный у него был взгляд – оценивающий и совсем-совсем не родственный). И принялась рассказывать ему о своем покойном муже: «Знаешь, мой Хайретдинов был…» Но Герман прервал ее на полуслове и предложил познакомить со своими друзьями.

А через несколько дней с его подачи Кассиопея попала на закрытую частную вечеринку на виллу Либерта во Фьезоле. Вечеринка, а точнее, костюмированный бал устраивался Оливией Тотенкопф графиней Сальви – шестидесятипятилетней вдовой канадского миллиардера, в числе многочисленных молодых бойфрендов которой на тот самый момент и состоял, как позже выяснила Кассиопея, красавец Герман.

Там, на вилле Либерта, Кассиопея попала в мир, о котором она прежде читала лишь в гламурных журналах. Чопорные «сеькюрити» на въезде, вереница «Бентли», «Ягуаров» и «Мерседесов» на аллеях парка. Залы старинного флорентийского палаццо, украшенные цветами. Полк лакеев и стюардов, затянутых в серебристый латекс. Павлины в огромной золоченой клетке под расписанным фресками потолком. Оливия Тотенкопф графиня Сальви – в рыжем парике, в толстых очках и фамильных бриллиантах, втиснувшая все сто двадцать килограммов своего веса в сильно декольтированное платье из черного шелка. Ее новая пассия – восходящая звезда Ла Скала, юное сопрано, в прошлом выпускница Пражской консерватории. Ее прежние пассии – темнокожий Даддитс, выступавший за баскетбольную сборную Камеруна, испанец Энрико, болгарин Боян и Герман Либлинг – мускулистые любовники, могучие, как жеребцы-производители, готовые исполнить любой каприз своей подруги и госпожи.

В тот вечер капризом были «живые картины», представляемые для развлечения гостей на костюмированном балу по мотивам самых известных полотен и статуй – от ботичеллиевской «Весны», которую изображали молоденькие балерины, до «Жертвоприношения Исаака» Брунеллески. Последней «живой картиной» был «Персей». В образе этой знаменитой статуи Бенвенуто Челлини ошеломленная Кассиопея увидела Германа – он предстал перед гостями в свете прожекторов обнаженный, прекрасный, бесстыдный, увенчанный античным шлемом. С мечом в руках и жуткой головой Медузы горгоны – отрубленной, мертвой. Точная копия флорентийской статуи, слишком даже похожая на классический образец.

Кассиопея не могла отвести глаз от головы Медузы. Это, конечно же, был искусный муляж. В этом она была тогда уверена. Это был просто муляж, изготовленный на заказ в какой-нибудь флорентийской театральной мастерской. Герман – Персей поднял голову Медузы высоко над собой, демонстрируя ее всем собравшимся на вилле Либерта. Именно эта «живая картина», по общему мнению, получилась наиболее яркой и пугающе-стильной.

А чуть позже затянутый в серебряный латекс вкрадчивый стюард подал Кассиопее записку. Это была визитка графини Сальви с ее гербом, следом темной старческой губной помады в виде отпечатавшегося поцелуя и номером ее личного мобильного телефона. Кассиопею заметили. И пожелали.

Кассиопея выбралась из толпы гостей и через ночной парк, путаясь в длинном вечернем платье, мимо скучавших в ожидании своих веселящихся на балу хозяев «Ягуаров» и «Бентли» поспешила к ожидавшему ее такси. Так мы не договаривались. К черту, к черту, к черту…