Предисловие к Мирозданию

Жить, не помня, кто умер
в каком году.
Менять континенты, работу, влюбляться по новой,
дудеть в дуду.
Перестать пить, разве кроме
того, что не горит.
Пытаться успеть всё, что клёво,
да на ходу
замечать, что смена времени – не болит.

Целовать губы, руки, любить с плеча.
А потом молчать.
В нежно-грубой тьме всё прощать.
Часть
от себя отделив, курить в окно.
Всё, что было дано,
с тем давно уже заодно,
слившись в один пейзаж,
из извилин кривых прямых
принимать, что дрожит карандаш,
рисующий за двоих.

Потерять кураж,
помнить даты и имена.
Бёдер снег пробовать на язык,
как впервой.
Кто, кому, когда не была верна?
Кто, кому на колени сник
головой?
Раскалена
ли от нежности вновь ладонь?
Прошлое или будущее – кто из них набекрень?
На любой
ответ настоящее – как в бреду,
не предвидит боль
иль какую новую дребедень.

Так дудеть в дуду,
время смыв в арык.
Ни рубцов, ни крови, ни душу пачкающих следов.
Не торгуясь,
просто вести расчёт, где свободы миг
всем расплатится за любовь.

Гая:

Вася! Можно я тебя поцелую?
Ух, как вкусно!
Всё, отложили печаль на завтра.
Скоро, скоро уже люди придут.
Надо будет им песни петь.
Спасибо за мои любимые астры,
поставлю их у окна, вот тут.
Заметь,
как они сочетаются с интерьером.
Как всё таки грустно,
что уже и по нам стреляют, и выстрел давно не первый.

Бард:

Адель, нагруженная сумками с одеждой,
ногой толкает дверь.
Все руки заняты, а между
локтём и телом ещё картонка с обувью прижата.
Василий прерывает трель
и, отложив гитару, шагает, шаркая
неловко, помочь принять её пакеты.

Но не доходит – от туалета
дверь
качается ему навстречу и, закрывая коридор, торчит
наполовину.
Василий еле избегает столкновенья.
Явленье
Пабло, он разминает сигарету
в одной руке, в другой зажат мобильник.

Увидев сцену, Пабло телефон роняет
и, взяв Адель за плечи,
прижимает
и, обняв, молчит,
как будто потерял дар речи.
Она бессильна
удержать уже и сумки, и ключи,
и те летят на пол из рук Адели.

Адель:

Ой Пабло! Это так ужасно! Мы присели
в кафе за столиком, устав от магазинов,
от покупок.
Мы заказали кофе, отлучились руки
вымыть.
Когда ж вернулись… Анна.
Она сначала ничего не поняла.
Но я же вижу, как душа парит над трупом,
прощаясь, перед тем, как слиться с половиной
своей у нас, там, на сфиротах, в мире тонком.
Я обняла
её, и сильно
так к себе прижала.
Вдруг Анна, осознавши, закричала…
Громко.

Что утешенье ей моё? Хоть ангел, но я позабыла ведь,
какая пустота – любимых смерть.

Пабло:

Что, отменяем вечер или нет?
Друзья, что скажете? Василий, Гая?

Гая: