Предательница. Как я посадила брата за решетку, чтобы спасти семью

Его криминальные дружки были замараны сами и хранили молчание из страха, что он заговорит об их противоправных занятиях. Он будет предлагать взятки порядочным людям, чтобы иметь возможность шантажировать их. Со своим обаянием он может выходить на самых богатых, умных и влиятельных. Он использует умение общаться с людьми, чтобы заставить их забыть о его ужасных преступлениях, после чего сделает следующий шаг: обратит свой изъян, то есть криминальное прошлое, в достоинство. Несчастный человек, сколько ему причинили зла, с ним всю жизнь обходились несправедливо, несправедливо осуждали, а Департамент юстиции хочет погубить его. Он просто несчастный человек, а не злостный преступник.

Хотите верьте, хотите нет, но некоторые любили Вима, хотя и знали о его вымогательствах и возможной причастности к заказным убийствам. В своем ослеплении они попадали в его паутину и выручали его. Регистрировали его скутеры, автомобили или склады на свое имя, арендовали дома — делали все то, что он не мог себе позволить из-за Департамента юстиции, который «беспричинно» делал его жизнь невыносимой.

Дайте Виму палец, и он отхватит не только руку, а сожрет вас целиком. Если вам не понравилось — что же, это ваши проблемы, главное, что это устраивает его.

Он считает вполне естественным, что человек, который помог ему однажды, будет делать так всегда. Если же вы не соответствуете его ожиданиям, то произойдет следующее: он превратится в вашего врага так же молниеносно, как сделался вашим другом. Этап неземной любви закончится, и он перейдет к принуждению, угрожая вам и вашим близким. Обращаться в полицию бессмысленно, поскольку там он расскажет, каким образом оказанные вами услуги связаны с его противоправной деятельностью. А если вы не делали для него ничего, что можно было бы использовать против вас, он что-нибудь выдумает. Уже сам факт общения с ним превращает вас в подозреваемого, и он пригрозит добавить к этому откровенную ложь:

— Если ты обратишься в полицию, я потащу тебя за собой.

Это будет ваше слово против его слова.

— И кому они поверят, как ты думаешь? Да тому, кто дал признательные показания, конечно!

Никто не станет так рисковать, тем более люди из высших слоев общества. Вим понимает это — чем выше социальный статус человека, тем сильнее страх лишиться его. Разрушить репутацию легко.

Это идеальная активная защита.

Никто не захочет прийти к нам на помощь, когда мы окажемся на свидетельской скамье в суде. Раз на кону наши жизни, мы не можем полагаться на кого-то еще. Если уж делать это, то в полной уверенности, что все получится с первого раза, потому что второго — не будет. Признание недостаточности улик станет катастрофой: мы погибнем, а Вим посмеется над нами и избегнет кары за свои преступления.

Я с самого начала понимала, что Вим будет отрицать, что когда-либо говорил со мной о заказных убийствах. Делать это ему будет просто, поскольку в подавляющем большинстве случаев это были разговоры с глазу на глаз. Единственным человеком, который знал о них, является Соня. Он будет утверждать, что она со мной заодно и тоже оговаривает его.

Давать показания под присягой можно было только при условии нейтрализации его защитных мер. Мы могли действовать только тем же способом, к которому он сам прибегал с начала девяностых: записывая разговоры с ним.

— Нам не поверят, если не услышат, как он сам об этом говорит, — сказала я Соне.

Проблема была в том, что Вим приучил нас к способам общения, практически исключающим возможность что-то записать. Еще со времен похищения Хайнекена мы не доверяли никому, кроме членов семьи, и не разговаривали с незнакомыми людьми. Мы всегда, буквально всегда, помнили, что за нами может следить Департамент юстиции или информатор.

Поэтому общение для нас — не только разговоры. Мы сообщаем друг другу информацию мимикой, интонациями, паузами и молчанием. Способы общения полностью определяют наше поведение. После всего совместно пережитого мы всегда понимаем сигналы друг друга.

Мы не разговариваем там, где могут находиться подслушивающие устройства Департамента юстиции. Так что мы не разговариваем дома, в машинах или рядом с ними, на скутерах или рядом с ними, и мы никогда и нигде не садимся за один стол, если куда-то вышли. Разговаривая, мы следим, чтобы рядом никого не было, поскольку окружающие могут быть агентами в штатском. Мы исключаем возможность прослушки при помощи узконаправленных микрофонов, разговаривая в постоянном движении. Мы разговариваем только на улице, время от времени даже прикрывая руками рты — как-то раз мы обнаружили, что Департамент юстиции следит за нашими беседами при помощи специалиста по чтению с губ.