Предатели крови

В лунном свете было видно, что Кэлдон все так же зол, и Кива сглотнула, не представляя теперь, что ему сказать. Но, глядя на него, она вспомнила все, что он сделал ради нее, все, чем он для нее стал. Опережая даже, пожалуй, Джарена, он всегда был самым ярым ее защитником, самым верным ее другом. Он всегда знал правду о ней, но все равно полюбил ее, невзирая на то, кто она и какую опасность представляет.

«Никогда не встречал человека, который сиял бы так же ярко, как ты».

Кива вспомнила, что он однажды сказал ей, и на глаза набежали слезы. Он верил в нее; он доверял ей. А она, намеренно или нет, предала его и всех остальных.

Она заслуживала, чтобы он злился на нее.

Она заслуживала, чтобы он ненавидел ее, как Джарен.

Она заслуживала, чтобы…

Прервав поток горестных мыслей, его палец коснулся ее подбородка и приподнял ей голову, и полные слез глаза Кивы встретились с глазами Кэлдона. Сперва губы у него были плотно сжаты от все назревающего гнева, но потом его кобальтовый взгляд обежал ее лицо, заметив осунувшиеся черты, синяк на щеке, загнанное выражение, которое она не смогла бы спрятать, даже попытайся.

Что бы он ни разглядел, гнев испарился, а потом Кэлдон вздохнул громко и протяжно и отпустил ее подбородок, чтобы обхватить ее и прижать к груди, заключив в объятия.

Кива, совершенно не ожидавшая этого, на пару секунд просто застыла, безвольно свесив руки по бокам.

Но потом до нее наконец дошло, что Кэлдон обнимает ее, и она не сдержалась.

Прямо там, на краю военного лагеря, Кива разразилась рыданиями.

Из нее вырвалось все, что накопилось за месяцы – одиночество и ненависть к себе в Залиндове, ужас и замешательство из-за Навока, неуверенность, душевная боль, стыд, вина, – все это и многое другое изливалось, пока она всхлипывала на груди Кэлдона, вцепившись в его рубашку и пропитывая ее слезами. Все это время он успокаивающе гладил ее по спине и бормотал:

– Поплачь, солнышко. Все хорошо. Я здесь.

Из-за того, что он называл ее солнышком, она только разревелась еще сильнее и принялась, всхлипывая, каяться, что она ужасный человек, и что ему не следует ее прощать, и что она никогда не хотела ничего такого, но все равно во всем виновата. У нее началась истерика, она не могла остановиться, пока наконец не нарыдалась до полного изнеможения, так, что едва держалась на ногах.

Кэлдон обнимал Киву, пока ее плач не стих, а слезы не высохли. Лишь тогда он чуть отстранился, чтобы посмотреть в ее опухшие глаза, и спросил:

– Стало легче?

Она всхлипнула и кивнула. Это была не вполне правда, но слезы словно очистили ее и забрали часть боли, и это было лучше, чем ничего.

– Славно, – сказал Кэлдон.

Показал на ее лицо и буркнул:

– Еще б не стало после такого. Выглядишь чудовищно, между прочим. Столько соплей да слез в жизни не встречал. Целое озеро. – Оттянув промокшую рубашку от тела, он поморщился: – На что я только не готов ради тебя.

Кива не прыснула, как он рассчитывал, наоборот: оттого, что он вел себя как ни в чем не бывало, на глаза у нее вновь набежали слезы.

– Нет, боги, только не снова, прошу тебя! – Кэлдон вскинул руки в умоляющем жесте. – На мне ни клочка сухого не осталось, некуда уже сморкаться.

На этот раз Кива слабо хихикнула.

Кэлдон победно улыбнулся и тихо сказал:

– Ну вот, так-то лучше.

У Кивы задрожали губы, но она заставила себя глубоко вдохнуть, вытерла лицо и взяла себя в руки.

– Прости, – хрипло сказала она. – Я просто… Я думала, ты… Я не знала, вдруг… А тут ты…

– Да я понял, – прервал ее Кэлдон. – И честно, я рассчитывал взять с тебя по полной. Но ты стояла тут такая несчастная, с щенячьими глазками, будто земную твердь на плечах держишь. Невозможно было и дальше заставлять тебя страдать.

Кива с великим трудом не разревелась вновь.

– Я боялась, ты меня возненавидишь. Как Дж-джарен. – На его имени она запнулась, будто в горло вонзили нож.

– Джарен тебя не ненавидит.

Кива зажмурилась, мечтая, чтобы так и было, но вспомнила его яростный взгляд. То, как он прошел мимо. Как даже не взглянул на нее.

– Ненавидит.

– Ладно, может быть, самую малость, – признал Кэлдон, и нож вонзился глубже. – Но в основном он ненавидит себя.

От таких признаний Кива вновь распахнула глаза.

– Что? – охнула она.

– Он злится, что доверился тебе, – с серьезным видом сказал Кэлдон. – Злится, что влюбился в тебя. Злится на все, что случилось, но винит в этом преимущественно себя самого. Больше, чем тебя.

«Он злится, что влюбился в тебя».

Эти слова ножом резанули по сердцу, да так, что Кэлдон увидел это по ее лицу и мягко сказал:

– Придется потрудиться, персик. Врать не буду.

Кива сглотнула:

– Знаю.

– Но есть и хорошие новости, – продолжал Кэлдон, и Кива подняла на него взгляд, не зная, осмелиться ли на какую-то надежду. – Последние два с половиной месяца я рассказывал ему про… про твои отношения с семьей. Не могу гарантировать, что это сильно помогло, но я объяснил все, что знал, в том числе как ты говорила Зулике, что не хочешь иметь дела с повстанцами.

Кива поковыряла носком землю.