Предатель

Беззаботно посмеиваясь, махнул рукой:

— Как просочится? Через кого?

Было видно, что еще не нарадовался — нежно улыбался, гладя пальцами корешок…

«Через кого!» Вот глупость какая! Бронников хотел сказать, что они тут и вообразить себе не могут, какими путями «конторе» все всегда становится известно, но смолчал: не хотелось портить занудством минуту радости. В конце концов, чему быть, того не миновать. Дело сделано.

— Поздравляю! Здорово!.. Честно скажу: завидую.

Это было месяца два назад.

— Два взрослых, — сказал Бронников, протягивая рубль.

В темном окошке фанерной кассы что-то зашуршало, завозилось; потом на щербатом блюдце звякнул двугривенный и упали два лоскутка бумаги.

* * *

Желающих обозревать окрестности оказалось совсем немного: три или четыре пожилых мужика с разновозрастными мальчиками (должно быть, дедушки с внуками), нервная мать с егозливым сыном лет пяти, молодая пара, не расцеплявшая рук, да еще три или четыре неясных обсевка — какой-то печальный человек в пиджаке с полуоторванным рукавом (у Бронникова возникли опасения, не задумал ли он, чего доброго, сигануть с верхотуры), пара юношей (судя по всему студентов) и две средних лет женщины, про которых Бронников и вовсе не смог придумать, кто они такие и какая нелегкая занесла бедолаг будним днем в Измайловский парк на «чертово колесо».

Они медленно поднимались в клочковато-синее небо, и казалось, что зеленеющая внизу пахучая земля становится все больше и больше. Скоро машины на ближней улице превратились в игрушки, а на дальних — в угловатых жучков; сама улица стала дорожкой, деревья парка — курчавой травой, человечки и вовсе потерялись в иных мелочах, рассыпанных под ногами. Город круглился волшебной линзой, вбиравшей в себя огромное количество света.

— Как там Артем? — приложив ладонь ко лбу и щурясь, спросил Юрец. — Собрался?

Колесо обозрения поворачивалось медленно. Не то что, бывает, колесо судьбы: кряк! — и готово…

В тайном замысле своем — самочинно решить дело вопреки воле призывника — Бронников открылся Юрцу сразу. Юрец затею одобрил и с самого начала делил с ним всю нервотрепку: разговоры, ожидания, маяту, звонки Шелепе и новые отсрочки. Он и номер команды у Артема выведал (Бронников слукавить бы не догадался, а просто так Артем бы ему и под пыткой не выдал). А Юрец завел необязательный разговорчик — ля-ля, тополя, как из гранатомета стрелять да как немецкий фауст-патрон был устроен; Артем повелся, подхватил; тот невзначай и скажи между делом, что, мол, последние две цифры команды указывают на род войск.

— Да? — удивился Артем и брякнул: — А двадцать два дробь девятнадцать — это какие войска?

— Двадцать два дробь девятнадцать-то? — зачем-то переспросил Юрец и со вздохом развел руками: — Горько говорить, но это, брат, пехота!..

Да вот только номер номером, а дело все висело, перемежаясь новыми звонками и напоминаниями; потом наконец Шелепа вызнал: оказалось, что, двадцать два дробь девятнадцать — это, как на грех, именно туда. То есть сначала восемь месяцев в городишке Юрьеве-Польском, что под Суздалем, потом комплектование, а потом уж и в самом деле: Чирчик и далее — «за речку». Что Суздаль этот, что Юрьев-Польский, что еще какие-то подробности — все в одно ухо влетело, в другое вылетело: хоть в Рязани, хоть в Казани, какая разница, если потом все равно туда?!

И опять нервотрепка, маята, ожидание. Наконец с помощью Шелепиных мастеровых перекинули в другую команду, и дело разрешилось окончательно (вроде бы окончательно; уж о том, что могли просто так сказать, пообещать, а на самом деле ни черта не сделать, только деньги сорвать, Бронников старался не думать и Юрцу о своих черных раздумьях не говорил; что касается Артема, то теперь он должен был отбухать свои два года где-то под Тулой).

Понятно, что на этой почве они с Юрцом в последнее время как-то особенно сблизились.

— Голому собраться — только подпоясаться, — ответил Бронников. — В воскресенье вечерком заглядывай.

— Проводы?

— Вроде того. Гармошку не забудь.

— Как можно! И гармошку, и сапоги бутылками. Самогон тащить?

— Казенкой обойдемся…

Чем выше поднимались, тем плотнее наваливался ветер; колесо обозрения пошатывалось.

— «Голос» не слушал вчера? — прервал Юрец молчание.

— Пытался. Глушат, сволочи, безбожно.

— Часов с двух нормально проходит. А под утро — вообще песня.

— Ага, — сказал Бронников. — Сиди всю ночь. Мне днем работать надо, а не отсыпаться… Нет, не дождался.

— Я сидел… Так вот: американские военные эксперты утверждают, что советский контингент теряет убитыми и ранеными от тридцати до пятидесяти человек в неделю.

Бронников незначительно скривился. Ему никогда не нравились американские эксперты. Тоже мне — эксперты! Как ни крути, Советский Союз в какой войне победил! — а тут эксперты теперь, видишь ли, американские… много они понимают… Три-четыре — он бы еще поверил. Десять — это совсем край. Но пятьдесят?!