Праздник Дрейка

Я не заметила, когда отслоились от нас мужики, исчезли в неизвестном направлении – вероятно, где-то неподалеку находилось поселение. Я не хотела ничего знать ни о них, ни об их жизни; шаги давались все труднее, а охотник пёр, не уставая.

– Только… не тащи… по земле. Если упаду, – задыхалась я.

Веревка. Спина. Мрачная пустошь – вот и весь мой мир. И еще боль в пузе по нарастающей.

Подкруживалась голова – плохой знак.

И я пыталась говорить с тем, кто не желал слушать.

– Послушай, – доказывала спине, – не отводи меня назад… Не надо…

Шорох травы. Меня продолжали вести на поводу, как заблудшую козу.

– У меня деньги есть, – стоило говорить, пока мне позволяли говорить, – я скопила… Зайди в мою квартиру…

Я продиктовала ему адрес – мужик даже не обернулся.

– Там, в туалете, в вентиляционном отверстии…

Наверное, это банально, наверное, все там прячут. Но у меня действительно имелась порядочная сумма, и я оставила ее дома лишь потому, что местные деньги не котировались за щитом. Ни на что не обменивались, считались дешевле конфетных фантиков. А здесь на них можно было жить. Я крутилась как уж, чтобы отыскать человека, способного провести транш «за рубеж». Выполняя задания Зига и Сулли, я налаживала собственные контакты, проворачивала параллельные задания для других людей – мафиози об этом не знали. Работала иногда на двух-трех клиентов за раз. Отсюда и деньги.

«У Флоры есть голова», – говорила я себе и сжимала зубы. Я все спланировала отлично, очень хорошо. И даже в какой-то мере радовалась тому, что, благодаря вынужденному положению, обращалась в тех кругах, куда самостоятельно никогда не получила бы доступ. С влиятельными людьми, с которыми иногда удавалось договориться.

А теперь я удалялась от щита, потому что этот тип, и отчаяние подбиралось все ближе к горлу.

– Там… хватит…

«Неужели ему не нужны деньги?!»

Голова начинала кружиться все сильнее. Пропитывались кровью джинсы.

– Если они тебе наврали обо мне… сказали, что я у них украла, нагрела… не верь…

Он остановился только один раз, когда я это произнесла. Дождался, пока я подойду ближе, и моя надежда на то, что меня решили выслушать, испарилась от холода чужого взгляда. Мне на шею легла чужая теплая ладонь, сухая, огромная, пальцы отлиты из металла. Они сдавили так, что стало невозможно дышать, а охотник спросил:

– Нравится, когда в твое тело поступает воздух?

Не кивнуть даже, дернуться – это всё, что у меня получилось.

– Он продолжит это делать, если ты заткнешься. Так понятно?

Во мне дал трещину очередной поддон, державший важные внутренние перегородки.

Все мимо.

Час, два пути.

Еще.

Сложно молчать, когда идти ты уже не можешь, а трава бесконечна, небо не светлеет. Я ненавидела Формак, мне хотелось света. Настоящего, яркого. Синего неба, красок, хотелось жизни.

– Остановись… Мне нужен… отдых.

Меня не слушали.

Я начала запинаться.

Неопределенное время спустя:

– Позволь мне… посидеть…

Я боялась, что начну падать, что меня опять потащат по земле.

– Да услышь же ты…

Мир уже вращался; ноги ослабели до предела, я брела, как пьяная.

Сейчас день, утро, вечер?

– Только не дергай, – прохрипела я через очередную вечность. Чувствовала, что каждый шаг может стать последним, что сознание ускользает от меня. – Не дергай… веревку…

И повалилась на землю.

* * *

Он мог бы натянуть веревку – было такое желание, – хорошо, что не натянул. Мог случайно придушить.

Девчонка валялась на траве без сознания.

Кирк надеялся, что она дотянет до хижины, до которой осталось метров пятьсот: он даже видел ее очертания, далекий силуэт с просевшей крышей. Там есть лавка, есть чистая вода. Но самое главное, там есть электричество, свет. Он знал о ране, знал, что ее желательно обработать сразу после того, как они вернулись к костру, но сложные манипуляции трудно совершать в свете фонарика.

Сдохнуть ей нельзя.

Он всегда доставлял «товар» живым, доставит и в этот раз.

Пришлось взять ее – странно легкую, почти невесомую – на руки.

Кирк Ройс, сорок один год. Всю жизнь он занимался изготовлением нестандартного оружия: сам проектировал, чертил, сам собирал. Продавал. Еще дважды в неделю обучал взводы рукопашному бою, преподавал медицинскую практику. Никогда не искал для себя другую работу, потому что ввиду жесткого характера не ладил с людьми. Или же они с ним. Умел наносить раны, умел их латать, умел не испытывать при этом лишнего.

Сейчас, шагая по сумеречной равнине, думал о том, что в хижине разожжет огонь в печи, просушит обувь. Хорошо, что кончились «мокрые ямы»: они порядком достали. Поганое место, сложное для прохождения. Добраться бы уже туда, где он оставил машину, но это еще много часов пути.

Хотелось пить, хотелось отдохнуть хотя бы час или два, но сначала девка.

Хрустела под ногами трава, цеплялась за ботинки – все еще влажные.

Эта сука его выбесила.