Правый руль

Интересно, какой у них рай. Я представляю скоростной автодром, где всегда свободные дороги, и вечно новые машины, и самый лучший в мире японский бензин. Там нет даже автомоек, потому что отсутствуют пыль и грязь. Там обитают трезвые чистые механики, хотя они тоже ни к чему — в раю не бывает ни поломок, ни аварий. Их рай похож на мой. Каждый выбирает себе иллюзии по вкусу.

А может быть, в машины вселяются души людей?

Я подхожу к окну и смотрю на клумбочки из старых покрышек. Всюду жизнь, можно спуститься, подойти поближе и разглядеть, что именно растёт в круглой серединке — цветы или деревце. Рассмотреть, какая это была резина — зимняя, летняя, прочитать обозначения марки и размерности. Определить, стёрлась ли она до талого или была убита, разорвана в аварии. Теперь, после завершения своей жизни, она помогает живому, растущему из земли существу пополнять атмосферу кислородом.

Первые ассоциации со словом «солярка» — вонь, гарь, чёрная выхлопная копоть, мазутные пятна на асфальте. На самом деле это прекрасное слово. Именно просторечное «солярка», а не «дизельное топливо», образованное примитивно, от фамилии Рудольфа Дизеля. В этом слове спряталось солнце.

Вытягивая из морской воды трепещущую рыбу, я всегда по-детски удивляюсь. Каким образом из этого рассола вдруг возникло столь совершенное существо — жирное, чешуйчатое, мускулистое, хладнокровное и очень жизнелюбивое? Такое же чувство я испытывал, когда на заводском аэродроме едва не забытого Москвой и Богом приморского «Прогресса» в 2008 году сумели наконец поднять в воздух первого «Аллигатора». Новый двухместный боевой вертолёт, потомок «Чёрной акулы», которой так и не дождалась наша армия. Из хаотического скопища химических элементов непостижимо, как музыка, сотворился, выкристаллизовался и взлетел идеально сочленённый организм. Я не противопоставляю организм механизму, рассматривая последний как частный случай первого. «Аллигатор» крутился, поигрывая мышцами и лопастями, над площадкой заводского аэродрома. Её окружали зелёные, покрытые тайгой сопки. Где-то среди них таким же чудесным образом рождаются другие прекрасные боевые машины — уссурийские тигры. На конце прозаического зелёного травяного стебелька вдруг возникает чудо цветка, а из земли и воды вымахивают брёвна кедров.

Идя между рядами автостоянки, я оглядываюсь, как заколдованный. Галлюцинирую, слышу каждую ноту машиньих моторных симфоний. Даже если они стоят заглушенные, всё равно у каждой своё лицо и даже своё выражение этого лица, свой типаж, психологический портрет, пол, возраст. Утром они спят. Спят стоя, как лошади, и видят свои автомобильные сны о Японии. Начинают просыпаться. Старик «Датсун» — тяжело, с натугой, выдохнув в атмосферу облачко чёрного солярового дыма и скрипнув ремнями. Молодая тигрица «Веросса» — без малейшего усилия, моментально войдя в тонус, как просыпается тренированный боец. Маленькая «Сузучка» досыпает последние минуты. Ей снится, что она скоро вырастет и станет настоящим богатырём, вроде «Ниссан-Сафари», стоящего рядом. «Сафарь», седой и ещё крепкий, улыбается — «Сузучка» пробудила в нём отцовское чувство. «Как она восхитительно молода!» — думает он, внимательно прислушиваясь к прогреванию своего многолитрового дизеля. Невесть как затесавшийся на нашу стоянку глазастый «Мерс» вполголоса ругается по-немецки на ранних пташек, мешающих ему спать…

Дух дышит, где хочет. Мне даже не очень важно, происходит ли всё это на самом деле или только в моём сознании. Жизнь и действия человека в гораздо большей степени определяются не объективной реальностью, а мифами — восприятиями и представлениями, имеющими разное отношение к действительности. Представление о мире важнее, чем сам мир.

Даже отказавшись от признания рукотворных самодвижущихся механизмов живыми, мы должны констатировать зарождение новой религии — автомобилизма. Ещё не формализованной, но де-факто уже существующей и обладающей всеми признаками религии. В ней есть свои священники, алтари и библии, свои мученики и еретики. Каждого получающего права я воспринимаю как новообращённого. Я не идолопоклонник и вообще равнодушен к вещам, но не могу относиться к машине как к вещи. Мне представляется, что даже у самого завзятого атеиста имеется некий иррациональный орган религиозного восприятия мира. Иногда он используется не по назначению, обращаясь на предметы, в системе традиционных представлений не имеющие религиозного измерения.

Это не всегда чётко формулируется, но для меня очевидно, что московскими чиновниками, объявившими крестовый поход на еретиков-праворульщиков, движет чисто религиозный пафос. Наивно считать, что их волнует безопасность дорожного движения либо судьба российского автопрома или что дело только в коррупционной подоплёке и желании угодить кремлёвскому начальству. Идеи вообще влияют на поведение человека гораздо сильнее, чем это стараются представить монетаристы-рыночники.