Право быть

Сестра одним движением, то ли прыжком, то ли полётом, а может, сочетавшим в себе все возможные варианты, преодолела ступени лестницы и оказалась рядом со мной.

— Именно юнца. Я смотрю на него и вижу себя. Прежнюю. Глупую, беспечную и бесстрашную... — Лазурь глаз мечтательно посветлела. — Мгновения юности стоят любви, как ничто иное.

— Главное, не забывать вовремя возвращаться обратно, — ворчливо заметила кутающаяся в шаль Тилирит, покидая коридорный сумрак.

Она всё это время была здесь и слышала гневные речи своего сына? Но почему не остановила, почему не...

— Ему нужно было это. В самом деле, — словно делая неуклюжую попытку оправдаться, заметила тётушка Тилли, прочитав вопрос в моём взгляде.

— Понимаю, — кивнула Магрит.

— Но увы, это не каприз.

Улыбка сестры стала ещё шире, приоткрывая памятно увеличивающиеся в особых случаях клыки.

Да, для наивных и нелепых поступков Ксо обладает слишком большим опытом. Но если не каприз, тогда... Он действительно разозлился только потому, что не увидел в моих словах и действиях настоятельно необходимого ему отклика? Похоже. А причины наших совместных ошибок крайне просты: я всю жизнь считал кузена старше и мудрее, а он, в свою очередь, отводил мне роль младшего родственника, нуждающегося в поучениях и присмотре. Если бы я вёл себя по-прежнему легкомысленно и беспечно, очертания мира, к которому так привык сын тётушки Тилли, оставались бы незыблемыми, надёжно защищающими уютный покой и иллюзию свободы. Так было бы лучше? Несомненно. И мне, в конце концов, что стоило бы раскошелиться на подобный подарок и, сонно добравшись до края жизни, уйти в небытие до следующего пробуждения? Не особенно и дорого. Но трудность в том, что я имею право поступить и ровно наоборот.

Война? Как пожелаешь, братец. А что скажут другие?

— Почему ты позволила ему совершить ошибку?

— Молодой человек... — Тилирит перекинула небрежно заплетённую тёмно-рыжую косу за спину. — Ксаррон всё-таки уже взрослый, хотя всеми возможными способами избегает принятия сей печальной истины. И если бы я его одёрнула, мой поступок только вернее убедил бы мальчика в мысли о собственной бесконечной юности. Пожалуй, сегодня он впервые попробовал вступить во взрослую игру, и меня, как мать, это радует.

— Даже если игра способна его убить?

Болотно-зелёные глаза засмеялись.

— И кто говорит здесь о смерти? Тот, кто сам ещё несколько дней назад нетерпеливо переминался с ноги на ногу у самого Порога?

Уже донесла, драгоценная?

«Поделилась впечатлениями», — хихикнула Мантия.

А я-то, дурень, раньше считал, что тётушка сама всё про всех узнаёт.

«Осведомлённость может достигаться разными способами. Дружеская беседа — один из них».

Беседа двух старых сплетниц.

«Как тебе угодно».

— Если он умрёт, то неизвестно, когда и где возродится.

Но возражение, казавшееся мне неоспоримым и наиболее серьёзным, даже не было принято во внимание.

— В том-то вся и прелесть! — ласково улыбнулась Тилирит. — У него появится следующая возможность...

— Начать сначала?

— Продолжить.

— Что?

— Познание себя, разумеется.

Я непонимающе сдвинул брови, и тётушка, вздохнув с наигранной скукой, поманила меня пальцем к окну.

— Что ты видишь?

— Сад.

— И только?

— Деревья, аллеи, пруды, цветы... Много всего. Перечислить?

— Нет, лучше назвать одним словом, но необходимо выбрать единственно верное. Итак, что ты видишь?

Одним словом? Жучки, паучки, рыбки, песок, земля, камни, листья, шепчущиеся с ветром, облака в пронзительной лазури небес. Всё это...

— Мир.

Она удовлетворённо хлопнула в ладоши:

— Умница! А теперь сделай последний шаг, даже полшажочка к истине. Мир — это...?

Лазурь, далёкая и близкая. Бесконечно высокая и опасно глубокая, такая непохожая и вечно единая.

— Драконы.

— Верно!

— Насчёт самих Нитей я не сомневаюсь, но как быть с тем, что возникает на них?

Тилирит щёлкнула меня по носу:

— Подумай немножко и ответь, может ли окунь резвиться в песках пустыни, а соловей петь песню в морских глубинах?

— Конечно, нет. Ни тот, ни другой просто не смогли бы поменяться местами.

— Да. Но почему?

— Потому что...

Я никогда не задумывался над столь напрасными в силу своей странности вопросами, и даже многочасовое размышление вряд ли пролило бы свет на упомянутые тайны бытия, но времени у меня не было, значит, следовало ответить первым пришедшим в голову образом:

— Потому что так заведено.

— Потому что все драконы разные! — поправила меня тётушка, — Из плоти одних рождается земная твердь, из плоти других — небеса, потому и каждая Нить обрастает своим мхом, не похожим на чужой.

— Хочешь сказать, что люди, живущие в одном городе, совсем не такие, как в других?

— А разве нет? И иногда даже в пределах одного дома... — Она прищурилась, как ребёнок, подставляющий личико лучам солнца в первый тёплый день весны. — Да, у них есть общие черты, в конце концов, все они вышли из плоти единокровных родственников, а не чужаков, но различия неминуемы.

— Это я понял. Но почему Ксаррон желает гибели своих... подданных?

— Потому что слишком молод и глуп. Извини, дорогая моя, но это правда.

Магрит спокойно пожала плечами:

— Знаю.