Прах к праху

Раздался звонок домофона. Хелен еще не ушла. Готовила на кухне ужин. Сейчас она ответит на звонок и впустит Ковача, потому что он — представитель полиции и, как любая женщина старшего поколения в этой стране, она не посмеет бросить вызов.

Ему в очередной раз пришла в голову мысль, что зря он не захватил с собой личного помощника из «Парагона», чтобы тот охранял его ворота в прямом и переносном смысле. С другой стороны, ему меньше всего хотелось бы иметь рядом с собой постороннего человека, тем более сейчас. С него довольно того, что он вынужден терпеть присутствие Эдвина Нобла, который следует за ним буквально по пятам. Он специально отрядил пресс-секретаря, чтобы тот взял на себя все разговоры с прессой и любителями сенсаций. Впрочем, это мало чем помогло — журналистская свора все равно денно и нощно дежурила у ворот.

Двери машины открылись. С пассажирского сиденья показался Куинн. Агент был сама элегантность. Высокий, подтянутый, голова гордо поднята, плечи расправлены.

Ковач — полная ему противоположность. Расхристанный, волосы взлохмачены. Докурил сигарету и бросил окурок на асфальт. Полы плаща треплет ветер.

Питер еще раз окинул глазами фотографии на рояле. Джиллиан, такая серьезная, за клавишными. Во взгляде всегда что-то темное и печальное. Ее первый публичный концерт. Ее второй. Третий. В пышных платьях с оборками, которые никогда ей не шли; слишком невинная, слишком правильная, этакое воплощение детства — какой, в сущности, она в жизни не была.

Как только раздался дверной звонок, он вышел из комнаты и, закрыв за собой дверь, отогнал прочь грустные воспоминания.

В вестибюле раздавались голоса.

— Он дома? — это Куинн.

— Я пойду узнаю, сможет ли он вас принять. У вас какая-то новая информация по расследованию? — Это Хелен.

— Да, мы работаем над кое-какими фактами, — это Ковач.

— Вы хорошо знали Джиллиан? — это Куинн.

— Как вам сказать…

— Вам было дано указание связываться со мной через моего адвоката, — вместо приветствия произнес Бондюран, выходя к ним.

— Приносим наши извинения, мистер Бондюран, — ответил Ковач без какого-либо намека на раскаяние. — Просто мы с Джоном ехали на собрание общественности. Мы созвали его в надежде на то, что это как-то поможет поимке убийцы вашей дочери. Ну и решили по пути заглянуть к вам, чтобы заодно кое-что выяснить. Надеюсь, мы не оторвали вас от дел.

Бондюран окинул Ковача тяжелым взглядом, после чего повернулся к экономке:

— Спасибо, Хелен. Если вы закончили на кухне, то свободны. Можете ехать домой.

По лицу женщины было видно, что она напугана: Бондюран явно на нее сердит. Она беспрекословно направилась на кухню. Куинн не сводил с Бондюрана глаз. Стресс последних дней уже начал сказываться. Глядя на него, можно было подумать, что он не ест и не спит: под глазами темные круги, лицо бледное, осунувшееся — верные признаки душевных терзаний.

— Боюсь, у меня нет для вас ничего полезного, — произнес Бондюран с видимым раздражением. — Моя дочь мертва. Я бессилен это изменить. Не могу даже предать ее тело земле, не могу дать распоряжений насчет похорон. Потому что ваша судмедэкспертиза отказывается отдать его.

— Вам не могут отдать тело, пока личность жертвы не будет окончательно установлена, — ответил Куинн. — Надеюсь, вы не хотели бы по ошибке похоронить чужого человека?

— Моя дочь была мне почти чужим человеком, — загадочно произнес Бондюран.

— Вот как? — удивился Ковач, обходя фойе. В эти минуты он напоминал плавающую кругами вокруг жертвы акулу. — А я-то думал, она сказала вам, кто она такая на самом деле, когда звонила вам в ту ночь — после того, как уехала от вас. После того как, если верить вам, вы от нее больше ни слова не слышали.

Бондюран в упор смотрел на него. Никаких возражений. Он даже не изменился в лице.

— Интересно, на что вы рассчитывали? — обрушился на него Ковач. — Неужели думаете, что я этого не узнаю? Вы держали меня за дурака? Думали, что без щита в виде агента ФБР у меня самого мозгов нет?

— Я не считал, что это так важно.

Ковач остолбенел.

— Не считали, что это так важно? А вдруг это ценная зацепка для нас — откуда она звонила и во сколько? Мы могли бы прошерстить район в поисках свидетелей. Что, если на заднем плане слышался какой-то голос или какие-то хорошо различимые звуки? Может, ее звонок прервали.

— Нет — по всем пунктам.

— Почему она позвонила вам?

— Чтобы пожелать спокойной ночи.

— По той же самой причине она позвонила и психотерапевту?

Никакой реакции. Ноль эмоций — ни удивления, не гнева.

— Я понятия не имею, зачем она звонила Лукасу. Их отношения как врача и пациентки меня совершенно не касаются.

— Но ведь это ваша дочь! — взорвался Ковач, нервно расхаживая взад-вперед. — Скажите, а когда ее трахал отчим, вас это тоже не касалось?

Ага, прямое попадание! Наконец-то, подумал Куинн, глядя, как узкое лицо Бондюрана исказила маска гнева.

— Я больше не нуждаюсь в вашем присутствии, сержант.