БАРБАРА ПАЙЛ (BARBARA PYLE)
Я отчетливо помню тот момент, когда поняла, что брак с Тедом дал трещину. Я стояла перед ним, понимая, что должна сделать выбор: между благополучием и попыткой остаться самой собой. Я подумала о Вирджинии Вулф, написавшей об ангеле, жившем в ее доме, который, когда она писала столь милые будущим феминисткам строки, нашептывал ей на ухо слова предостережения: «Ц-ц-ц, Вирджиния, приличные женщины так никогда не говорят». За моим правым плечом я слышу очень уверенно нашептывающего ангела: «Ну, Фонда, остынь. Ты же знаешь, все говорят, что у тебя нет чувства юмора. Ты слишком серьезна. Он привлекателен, умен и забавен, обладает такими неправдоподобно замечательными качествами – и тебе никогда не придется работать…» Но за другим плечом едва слышно нашептывал другой ангел: «Джейн, ты знаешь, что нужно делать. Это твоя жизнь. Ты можешь умереть, будучи замужем и живя в благополучии, но умрешь, не реализовав себя до конца, – и пожалеешь об этом. Ты сделала все, что могла, готовясь к шестидесятому дню рождения, значит, ты знаешь, как нужно прожить свой последний акт. Итак, подруга, это не генеральная репетиция». Я почувствовала, будто лечу с трапеции без всякой страховки.
Когда мы наконец расстались, я взяла своего золотистого ретривера и переехала к Ванессе, у которой был дом в относительно скромном в те времена районе Атланты. Это было ужасно! Как я написала в своих воспоминаниях, покинув «тридесятое королевство и частный самолет с шестью спальными местами», я оказалась «в маленькой комнатке для гостей без туалета». И это было восхитительное время – жуткое, но восхитительное, – потому что я чувствовала себя так, словно с меня содрали кожу и погрузили в ту самую реальность, в которой я так нуждалась, чтобы возродилось мое истинное «я». Думаю, было справедливо, что изменения в моей жизни начались в доме моего первенца. Это было самое чудесное время, время начала и конца. Незадолго до этого у Ванессы родился первый ребенок, это был ее первый дом, а в Париже умирал от рака ее отец – французский режиссер Роже Вадим. По правде говоря, в тот момент, когда я к ней переехала, она была с ним в Париже, поэтому я оказалась в окружении неожиданной и абсолютной тишины и одиночества. Я наслаждалась. Здесь я снова погрузилась в состояние плодородной пустоты. Не переставая горевать над той жизнью, которая могла быть у меня с Тедом, я смогла почувствовать, что происходит нечто. Мне было страшно, но я понимала, что все, что я делала с собой, пытаясь спасти наш брак, и подготовка к началу III акта принесли свои плоды. Брак спасти не удалось, но я была спасена. Родиться заново прежде, чем умереть, – за это определенно стоит побороться! Приблизительно в то же время я наткнулась на застрявшую в голове цитату: «Позже или раньше мы достигнем границы всего того, что не в состоянии контролировать, и увидим, что там-то нас и поджидает настоящая жизнь».
Психолог Мэрион Вудман говорит, что «уязвимость таит в себе смирение, позволяющее плоти смягчить звуки души»6. Я проверила правдивость этого изречения в те полные страдания недели, проведенные в одиночестве в доме Ванессы. Пространство начало расширяться, давая мне возможность перейти на другую длину волны за пределами сознания. Это было нечто, что исходило не от разума. Если бы нужно было описать это состояние, я сказала бы, что чувствовала его кожей. Ощущала, как мое собственное «я» возвращается в мое тело, становясь цельным и осознанным. В тот момент я поняла, что это был Бог.
Стремление к совершенству
Всю свою жизнь я считала, что меня никто не полюбит до тех пор, пока я не стану безупречной, что привело к тщетной борьбе с самой собой и принесло немало беспокойства. Теперь я думаю, что быть цельной мне мешало укоренившееся нездоровое желание нравиться. К чему быть самой собой, если ты отвратительна? Недавно я с большим волнением прочитала в книге Уильяма Бриджеса