Прайм-тайм

Уборка в квартире за выходные, как ни странно, не произошла сама собой. Анника собрала бытовые отходы и устроила сквозняк, прежде чем спустилась с мусором на задний двор.

Работа, газета и все происходившее в ней за последние дни, включая Себастьяна Фоллина с его неприятным рукопожатием, ушло на второй план, уступив место обычным бытовым проблемам.

Пятничная утренняя каша присохла ко дну стоявшей на плите кастрюли, она собиралась залить ее водой вчера вечером, но забыла, не смогла, не захотела.

Сейчас тоже не бросилась разбираться с ней, стояла на пороге детской комнаты, пыталась найти главную суть и логику в представшей ей картинке: детская кроватка Эллен в углу, Калле – со съемной боковиной под окном, резкий сладковатый запах детского кала и кукурузной каши. Смысл ее жизни, человеческого существования. Влажный ветер гулял по комнате, дверь спальни захлопнулась от сквозняка.

Она повернула голову, оперлась лбом о дверной косяк. «Все получится, – подумала она. – Все должно получиться».

Взяла себя в руки, отключила мозг, домашняя работа была легкой частью жизни.

Час спустя все самое трудное осталось позади. Игрушки покоились на своих местах, грязное белье лежало в стиральной машине, мусор исчез в чреве пылесоса, посудомоечная машина жужжала и позвякивала из-за большого количества фарфора. Анника спустилась в магазин, купила молоко, масло, сыр, яйца и зеленый лук, хлеб, рыбу и консервы. Она захватила слишком мало денег с собой, и ей пришлось часть продуктов взять в кредит.

Телефон надрывался за дверью, когда Анника поднималась по лестнице с пакетами. Она опустила их так резко, что яйца разбились, дрожащими руками с трудом попала ключом в замочную скважину.

– Могу я заскочить к тебе?

Она села на пол, уткнулась лбом в руку, щеки горели от разочарования.

– Конечно, можешь, – сказала она Анне Снапхане.

– Какой у тебя грустный голос. Случилось что-то?

Она попробовала засмеяться:

– Я думала, это Томас.

– Извини, – сказала Анна. – Я захвачу бисквиты.

Томас так ни разу и не дал о себе знать за все выходные. Анника даже не знала, когда он собирается приехать домой. Страдала от этого. Тоска по детям физической болью отозвалась в животе.

Она поднялась, убрала еду в холодильник. Тело ныло, словно после тяжелой тренировки. Она сварила кофе, двигаясь как будто во сне. Образ Боссе, репортера «Конкурента», внезапно всплыл у нее перед глазами, ей вспомнилась его бескорыстная доброжелательность.

Звонок в дверь вернул ее к реальности.

Анна Снапхане сунула пакет из кондитерской ей в руки и опустилась на диван, дрожащая и усталая.

– Я чувствую себя как с похмелья, хотя не пила ни капли. Это черт знает что.

Анника налила им обеим кофе, поставила рядом молоко.

– У нас в редакции состоялась встреча, – сообщила Анна и потянулась за пакетом с молоком. – Случившееся вытащило из нас на поверхность все худшее.

Они сидели рядом на диване каждая с чашкой в руке, чувствовали их тепло.

– Нелегко пришлось? – спросила Анника и пригубила ароматный напиток.

Анна громко сглотнула.

– Мариана всегда была религиозной, но до сегодняшнего дня я и представить не могла, что она настоящая фундаменталистка. Просто ужас. У Хайлендера ай-кью как у танка, Фоллин вообще с ума сошел, Карин изображает из себя черт знает кого.

– Себастьян Фоллин приходил к нам в редакцию, – сообщила Анника. – Как раз перед моим уходом. Я так и не поняла, чего он хотел.

Анна ухмыльнулась.

– Позиционироваться, – сказала она. – Рассказать всему миру, что Мишель живет и далее благодаря ему.

Анника помешала кофе в чашке, бросила взгляд в сторону окна, царивший снаружи серый свет затушевал все цвета.

– Кто-то из вас, пожалуй, сделал это, – сказала она.

Анна Снапхане втянула ртом воздух, явно готовая расплакаться:

– Почему люди убивают? Чтобы суметь жить дальше? Анника опустила ложку в чашку.

– Власть, – сказала она. – Люди убивают ради получения власти в самых разных ее видах. Власти над другими людьми, над семьей. Власти, которая дает деньги и политическое влияние… Власть – главный мотив убийств во все времена.

– Зависть, – сказала Анна. – Ревность. Откровенная несправедливость. Каин и Авель.

– Это все тоже в какой-то степени жажда власти, – заметила Анника, изучая серое пространство за окном. – Если я не получу это, то не получишь и ты. Лишить кого-то жизни – крайняя форма посягательства на власть. Конец дискуссии.

– Конец дискуссии, – повторила Анна, – конец присутствия Мишель Карлссон на экране.

– Так вот, когда Себастьян Фоллин приходил в редакцию, – сказала Анника, – я спросила его, кто застрелил Мишель. Если верить ему, это сделал кто-то, кого она достала. Кто бы это мог быть?

Анна пожала плечами:

– Любой, по-моему.

– Ты знаешь, что полицейские задержали нацистку?

– Когда?

– Сегодня утром, но она ни при чем.

– Я тоже так думаю, – согласилась Анна.

Какое-то время они сидели молча, Анника чувствовала, как кофеин, распространяясь по телу, подавляет душевную боль.

– Ты будешь на встрече, посвященной памяти Мишель? – спросила она, положила ноги на придиванный столик и удобнее устроилась среди подушек дивана.