Андерс Шюман поколебался мгновение, потом закрыл свою стеклянную дверь. Вернулся за письменный стол, сел, отпер нижний ящик. Уставился внутрь. Там лежала только одна папка, красная и достаточно потертая, его средство ведения этических и моральных повстанческих войн. Она валялась здесь уже многие месяцы, даже годы, его публицистическое оружие, приберегаемое, как возбудитель сибирской язвы или иприт, на случай, если ситуация станет слишком рискованной, даже опасной для жизни. В результате обнародования ее содержимого он сам мог пострадать, точно так же, как и при использовании смертоносных бактерий с таким же успехом мог заразиться и тот, кто выпустил их наружу.
«Мне надо принять решение сегодня вечером», – подумал он.
Потом достал папку, взвесил ее на руке. Довольно легкая. И оставил на столе. Ничего страшного, только в контакте с другими журналистами она приобретала свою разрушительную силу. Снял резиновую ленту, картонная оболочка раскрылась, копии предстали перед его глазами. Он прикоснулся пальцами к верхнему шершавому листу.
Протоколы заседаний правления газеты за последние три года. Естественно, он не имел права владеть ими или даже видеть их. А также не имел доступа на собрания правления, где всем распоряжалось семейство владельцев.
В отличие от Торстенссона. Как главный редактор, тот присутствовал на них в качестве действующего члена правления. Без права голоса, но чтобы сообщать необходимую информацию и принимать участие в дискуссиях. Поэтому он получал одну из многих копий протоколов заседаний, и они, как считалось, хранились в недоступном месте. Но только в теории, на деле же все обстояло совсем иначе. Торстенссон просто засовывал их в папку с надписью «Протоколы правления». А Шюман обнаружил ее как-то поздно ночью, когда уже направлялся домой. Спускаясь в гараж, он внезапно почувствовал необходимость отлить и направился в ближайший туалет. А выйдя из него, понял, что стоит прямо напротив большой угловой комнаты главного редактора, и, машинально сделав шаг вперед, нажал на ручку двери. Дверь оказалась незапертой, Шюман беззвучно шагнул в темноту и закрыл ее за собой.
Следующий час он потратил на изучение всего находившегося там. Всех документов, газет, папок. И на книжной полке за письменным столом нашел скоросшиватель с протоколами. И сразу уже скопировал их все вместе с несколькими другими бумагами, которые позднее выбросил.
Но протоколы сохранил. Также взял себе за привычку проходить мимо комнаты главного редактора в те вечера, когда ему приходилось допоздна задерживаться на работе. Дверь в нее часто оказывалась незапертой, но не всегда. Каждый раз, когда у него появлялась возможность проникнуть внутрь, он знакомился с тем, что ему, по его мнению, требовалось знать, а такого хватало. В результате теперь в его распоряжении находились все документы, имевшие хоть какое-то отношение к будущему газеты.
«Не слишком ли я самонадеянный? – подумал Шюман, листая их. – Считая, что вся ответственность лежит на мне?»
«Нет, я же знаю это, – ответил он себе. – Вижу. В состоянии понять происходящее и сделать выводы из всего, известного мне. Именно поэтому я здесь. И просто обязан действовать наилучшими на мой взгляд способами, даже если это и означает использовать огласку в качестве оружия». Шюман отобрал подходящие для его цели протоколы. Их было всего два.
Первый касался квартирной аферы. На встрече, состоявшейся полтора года назад, Торстенссон поднял вопрос о том, что он мог бы параллельно работать в правлении риелторской фирмы партии. Согласно лежавшему перед Шюманом документу, прочие члены правления газеты не увидели никаких препятствий этому. Однако, как следовало из него, представитель местной профсоюзной организации, составлявший им компанию на основании предоставленного ему законом права, высказался против. Он считал это неподобающим для публициста. Будучи по определению защитником свободы слова и наблюдателем за власть имущими, ответственный издатель не мог брать на себя политическое задание такого рода.
После того как данный протокол оказался в его руках, Андерс Шюман проверил правление упомянутого в нем агентства недвижимости через Патентно-регистрационное управление, и оказалось, что Торстенссон действительно сидит там на предложенном ему стуле, о чем Шюман сделал пометку карандашом на полях.
А почти год спустя ему позвонила одна глубоко отчаявшаяся пожилая дама. Собственно, она искала главного редактора Торстенссона, но, поскольку он оказался недоступным, ее соединили с шефом редакции.