Прайм-тайм

Он смотрел на сутулую спину Торстенссона под тонким хлопчатобумажным свитером, видел позвоночник, выделявшийся на ней как горный хребет среди равнины. Ребра поднимались и опускались при дыхании, главный редактор колебался. Когда он наконец развернулся, его лицо было перекошено от гнева.

– Я никуда не ухожу, – сказал он. – Я собирался сидеть здесь вечером, среди журналистов.

Шеф редакции посмотрел ему в глаза, попытался прочитать в них, чем вызвано такое решение.

«Он принимает бой, – подумал Шюман. – Не собирается сдаваться. А разве я ожидал чего-то иного?»

– Ты сейчас можешь идти домой, – предложил Торстенссон и открыл дверь.

– Мне надо просмотреть кое-какие бумаги, – ответил Шюман.

– Тебе не обязательно делать это сегодня вечером.

– Ты приказываешь мне покинуть редакцию?

Шюман тяжело опустился на стул, закинул руки за голову и уставился на своего главного редактора.

Торстенссон без слов закрыл дверь за собой.

Карин Беллхорн поцеловала Боссе из «Конкурента» в обе щеки, взяла его за руки и кивнула Аннике.

– Ужасная история, – сказал Боссе.

Телепродюсерша была бледной, с темными кругами вокруг глаз. Ее собранные в узел на затылке волосы держались за счет маленького пластмассового гребня, а наряд составляла вязаная кофта с карманами, гофрированная блузка и белые брюки с экзотическим рисунком.

– Хуже всего, – в ответ произнесла она тихо, – что все к тому и шло. Это были ужасные дни.

– Ты могла бы что-нибудь рассказать? – спросил репортер «Конкурента» и покосился на Аннику.

Продюсерша передвинула висевшую у нее через плечо сумку на живот, порылась в ней и нашла смятую пачку сигарет и солнечные очки. Она надела их, закурила от любезно предложенной Боссе зажигалки, глубоко затянулась и обратила взор в сторону озера Лонгшён.

– Красиво здесь, не правда ли? – сказала она. Воздух, который она перед этим выдохнула, оказался почти прозрачным, словно весь табачный дым впитали стенки ее легких.

Анника и Боссе кивнули. Вокруг действительно было очень красиво. Легкий ветерок, пришедший на смену полному штилю, лениво раскачивал кроны деревьев, отчего пытавшиеся пробиться сквозь листья солнечные лучики то пропадали где-то между ними, то яркими звездочками вспыхивали вновь. Водная поверхность сверкала, переливаясь разными красками, овцы блеяли.

– Мне было невероятно жаль Мишель, – произнесла Беллхорн медленно, странствуя взглядом по противоположному берегу. – Такой выжатой, как при записи этой программы, я ее никогда не видела.

– Ты долго работала с ней? – поинтересовалась Анника, у нее слегка пересохло во рту. Телепродюсерша внушала уважение.

Карин Беллхорн бросила на нее взгляд через плечо. Она держала сигарету между двумя пальцами у самого рта, улыбнулась устало.

– Время от времени в течение четырех лет. Я видела рождение звезды и смерть… – Она снова обратила взор на озеро, оставаясь неподвижной. – Известность делает с людьми странные вещи, – сказала она. – Напоминает наркотик, стоит тебе приобщиться к ней, и ты становишься зависимым. Достаточно один раз оказаться в лучах славы, и люди готовы пойти на что угодно, лишь бы оставаться там как можно дольше.

– Далеко не все, – возразила Анника. – Многие, несмотря ни на что, предпочитают уйти в тень.

Новый взгляд через плечо, печальная улыбка.

– В любом случае через ломку, – сказала телепродюсерша. – Это трудно для всех. Слава как раны на душе, их можно залечить, но шрамы остаются. Он ноют, не дают их обладателям жить спокойно.

– У Мишель имелись такие? – спросил Боссе.

Слеза побежала вниз по щеке из внешнего уголка глаза женщины, она позволила ей спуститься до шеи, не вытирая.

– Мишель вся целиком была одной кровоточащей раной, – ответила телепродюсерша очень тихо, – но не пишите об этом в газетах. Позвольте ей сохранить немного достоинства.

И Анника, и репортер «Конкурента» молча кивнули.

– Что мы можем написать? – спросил Боссе.

Карин Беллхорн стряхнула пепел с сигареты, глубоко вздохнула:

– Запись получилась невероятно хаотической, да будет вам известно, и отчасти из-за дождя. Когда все постоянно мокрые насквозь, настроение опускается до нуля. Но очень многое стояло на карте, «ТВ Плюс» в этом проекте рисковал массой денег и своим престижем, и для Мишель речь шла о том, чтобы победить или исчезнуть.

– И как она справилась со своей задачей? – спросила Анника.

Продюсерша выдохнула последнее облако серо-голубого дыма, загасила окурок о подошву и сунула его в карман.

– Просто блестяще, – ответила она спокойно и повернулась к ним, сняла свои солнечные очки. – Мишель никогда не была лучше. Вся идея программы строилась на ней как на личности, она могла использовать весь свой диапазон, и ей здорово это удалось. Если «ТВ Плюс» решит показать серию целиком, все хулители Мишель разом заткнутся. В качестве журналиста она обладала огромным и очень разнообразным опытом, а ее присутствие перед камерой было просто тотальным. Я думаю, она могла бы вырасти в звезду международного масштаба… – Карин Беллхорн резко замолчала, наклонила голову. – Извините, – сказала она. – Это так тяжело.