— Дар… Это, зачем он?
— Думаешь, счеты сводить будет? Надеюсь, ты им не пользовался?
Змей вскинул на меня широко раскрытые глаза:
— Я? Да ты за кого меня держишь? Я — вор, а не пид… Извини, смолчу при женщинах. Нет. Западло это. Даже общаться с таким… такими.
— А сейчас?
Он понял и сумрачно отвернулся, буркнув под нос:
— За руку здороваться не стану. Меня ребята не поймут…
— Навсегда не отвернешься. Прерии, хоть и немаленькие, а порой и тесные становятся. Теперь часто встречаться будем. Вот только Чер скажет — пора! — так и прочешем всю долину, от края до края. Как раз, перед зимой, все селения навестить не помешает.
Волкобой встал подле меня и в упор посмотрел на замолчавших зэков. Я видел — его помнили, и отношение уголовников к бывшему опущенному, было неоднозначным…
— Что тебе?
— Череп просил узнать — когда женщины выйти могут?
Вопрос охотника был ясен только мне и Нате — Змей и его спутники недоумевающее переглядывались, старательно не смотря в лицо Волкобоя. Тот, наоборот, очень внимательно смотрел на своих бывших хозяев, переводя взгляд с одного на другого. Змей не выдержал, и зло спросил:
— Кого высматриваешь? Ни Мухи, ни Циклопа здесь нет. Сдохли давно.
— Знаю! — Волкобой был немногословен и взгляда не отводил.
— Тогда, чего?
Волкобой не ответил. Он в упор уставился на одного из присутствующих, потом резко повернулся и пошел прочь.
— Что он? — Змей нервно закусил губу. — Что хотел?
— Не догадался? Волкобой стал человеком.
— Человеком?
Я холодно бросил:
— Я в камере не был, но кое-что слышал. У вас как с порога спрашивают — типа, люди есть? Так?
— Ну, так… — Змей нехотя отвечал за всех.
— А все, кто не люди… они, кто?
Он отмолчался. Ната жестко произнесла:
— Ты сам все понял. Прежнего… который вам вместо прислуги был — нет. Есть — Волкобой. Уже ничего и никого не боится. А главное — вернул себе честь и приобрел имя. И теперь…
— Что?
— Теперь никому не позволит усомниться, в том, что носит его по праву. Мне кажется, одному из твоих друзей более не следует сюда приходить.
Змей тоже посмотрел на того, на ком задержался взгляд Волкобоя. Тот отвел глаза в сторону…
— Ясненько. Но и мы не пальцем деланные. Захочет повидаться — встретим.
— Не грози, — я вмешался. — Ты раньше один приходил. К тебе у него ничего нет. А раз на этого… интерес имеется, значит, и причины есть. Я с Волкобоем поговорю — но и ты не зевай. Постараемся все решить… миром.
Он кивнул. Утром зэки ушли, оставив принесенное добро. Стопарь выделил взамен соли мешок с наконечниками и несколькими ножами, Ната собрала одеяла и связанные женщинами, свитера. Я проводил Змея до ворот:
— Ты узнал причину?
— Узнал. Они вместе в одной камере парились. Ну и… мой при бугре был. Сам не трогал, но старший… тот любитель мальчиков был. Ну и, баловался… А он, мой, то есть… держал. Пока этот… не смирился.
— Я понял. Волкобой узнал его, и теперь хочет стереть эту память. Как быть?
Змей взвился:
— Я своего не отдам! Мне ребята доверяют, тебе — тоже. Мне крови не надо, но и на предательство не пойду. Да ты бы сам, так поступил?
— Нет. Давай так… Мне жизнь Волкобоя, тоже дорога. И его понять я тоже могу. Этот, твой, чтобы у нас больше не показывался. Если судьбе угодно — встретятся, когда-нибудь…
Время шло. Раны, полученные при схватке с чудовищным львом, подживали. Я учился управляться с пхаем, посвящая этому все свободное время. Этого хотел Чер, доверивший мне второго из вожаков — того самого, Серого. Он дал ему прозвище — Вихрь. Совладать с ним было непросто. Серый, вполне соответствовал имени, носясь, словно бешеный, едва попадала такая возможность. Но уроки бывалого укротителя — новая грань нашего скромного учителя! — не пропали впустую. Вихрь слушался поводьев, а я сам — Чера. Следопыт нещадно гонял нас в поле возле форта, приучая по одному свистку разом поворачивать пхаев в сторону, выстраиваться в колонну, или ложится на землю. Все, кто вместе со мной тренировался, терпели и во всем слушались указаний Чера — мы понимали, что обученный и подготовленный конный отряд, способен заменить собой целую сотню бойцов. Никто не ждал повторного прихода новых врагов, вроде банды, но быть к нему готовыми хотели все…
Однажды мы с Натой остались одни — и девочка плотно прикрыла дверь, для надежности подперев ее поленом.
— Ты что?
Она села подле меня. Я был возле очага — грел ноги у живого огня.
— Нам надо поговорить.
— ?
Ната чуть помолчала, собираясь с духом.
— Дар, родной мой… Ты ничего не помнишь?
— Ты, о чем?
Она поворошила поленья.
— Схватку. Как ты убил льва.
— Да так… честно говоря, не очень. Так немудрено — не до того было, чтобы подробности запоминать. А что?
— Ты превратился в него.
На этот раз я онемел. То, что произнесла Ната, смутным подозрением витало в моих собственных мыслях. Что-то вырывалось клочками, темное и жуткое, пугая своей очевидностью. Я гнал эти воспоминания, но они упорно возвращались — и вот, оказалось, что это было наяву.
— Говори…