Прайд. Кольцо призрака

В окно позади за спиной Ирины требовательно застучали. Ирина обернулась. На подоконнике сидела огромная ворона с иссиня-черными как шелк крыльями.

Ворона искоса посмотрела на Ирину одним глазом и принялась бешено колотить по стеклу длинным тяжелым клювом.

– Надо ее остановить, – в ужасе выдохнула Ирина.

Но она не могла поднять руки, будто на каждой руке висели пудовые гири. Ей оставалось только шептать высохшими губами:

– Кыш, кыш, кыш.

Яркое солнце ударило Ирине в глаза. Невыносимо болели шея, голова, все тело.

Она смахнула со лба выступившую холодную испарину, с трудом подняла голову и посмотрела на зеркало над камином.

– Что случилось с зеркалом? Ты видела? Трещина! – воскликнула Ирина, – Говорят, это к беде.

Сидевшая в кресле Мадам подняла голову. Махнула рукой.

– Это от жара треснуло, наверное. Я сдуру выступившую как приехала, сразу его на камин. Не думала, что разжигать буду. Думала, просто смотреться в зеркало стану, для Стеши. Теперь ничего не надо.

– Ночью к окну прилетала ворона.

– Она здесь на помойках прикормилась. В эту жару в лесу все вымерло. Но ночью? Не могла, – с сомнением покачала головой Мадам.

– А Будду ты вчера видела?

Мадам поднялась, хрустнув позвоночником. Сняла с головы откуда-то появившийся черный платок и накинула его на зеркало. Кивнула в угол на Будду.

– Вон он висит, твой Будда, где ему не положено. Икону надо привезти на его место.

Мадам вызвала такси. Когда по пути проезжали Новый Иерусалим, она истово крестилась. У Ирины рука отяжелела. Не поднять. Добрались до станции. Бегом едва успели на сразу же подъехавшую электричку.

Пятница. Электрички из города были битком забиты изможденными жарой людьми, бок о бок прижавшимися друг к другу. Людьми, спасающимися от жары массовым бегством.

Но в электричке, ехавшей обратно в город, они с Мадам были одни во всем вагоне. Мадам забилась в угол, закрыла глаза, словно окаменела. Ирина испугалась, дотронулась до ее руки. Рука сырая, потная и холодная. «Это в такую-то жару».

На вокзале посадила Мадам в липкое, распаренное такси.

– К своему Пашке поезжай, – неожиданно бодрым голосом сказала очнувшаяся Мадам. – Он у тебя славный. Созвонимся позже.

«Нет! Домой поеду. Голова раскалывается на немецкий крест».

Ирина добралась домой. Тихими дуновениями, еще медленно и неуверенно, начинал задувать ветер, все более и более усиливающийся, обещающий превратиться в грозу. На город наплывала сумеречная мутно-красная туча.

«Наконец-то!»

В квартире– духота и тишина. Телефон молчит.

«Раньше, если Паша позвонит, летела со всех ног. А сейчас? Мне нечем его любить. Пусто в сердце. Как будто все выпито… Как я буду смотреть ему в глаза? Что я там увижу? Она там пустила свои корни, приросла».

Ирина включила телевизор, забралась в кресло с ногами. Обхватила ладонями голые пятки. Загудел и бледно засветился экран.

«Не может быть. Нет, нет… Это неправильно. Этого не может быть. Распростертое тело. Раскинутые в стороны руки и черные волосы. На асфальте лежит она. Алла. Тонковытянутое голое тело, только серебряный браслет на руке».

Ровный, без оттенков, голос диктора:

– На тротуаре найдена разбившаяся женщина. Того, кто может опознать, просим сообщить… Приметы: рост средний, волосы черные, вокруг шеи круглый рубчатый шрам. Просьба звонить по телефону.

«Они ничего не знают. Ее нельзя убить. Она еще встанет, потягиваясь, откроет свои огромные, задернутые бархатом глаза. Закурит душистую сигарету. Тонкая струйка дыма из вытянутых чувственных губ. Пахнет ментолом, фиалками, паленым…

Неужели это всегда будет рядом, будет ходить за мной? Почему за мной? Наверное, за каждой, за всеми… Или это я, только чтоб себя успокоить?

А может, я сама приманила ее… и его, Николая Андреевича? Приманила жаром своей ревности, разгулом жадного безумия? Сама впустила в себя. Накормила досыта.

Какими теперь усилиями, напряжением каких остатков сил исторгнуть. Изгнать их, чтоб сгинули они, пропали в бездонности, в забвении, без угла и приюта.

Нет. Я хочу посмотреть в его глаза».

Она набрала номер Павла. На ее настойчивые звонки ответом было только убийственное молчание и длинные гудки.

Туу-туу-туу.

Она снова услышала чужой голос:

– Но нет, покажи мне самого себя, свое истинное лицо!

– И тогда перед человеком предстал чудовищный фантом, гигантский исполин. Сверкая ярче тысячи солнц, со бесчисленными ликами, со множеством уст и очей, с бесчисленными руками и ногами, переливаясь во всех цветах, высится он над подавленным человеком. Бесформенный, с окровавленными пастями, терзающими обреченные жертвы, это грозное Время, поглощающее Вселенную, на чьих исполинских клыках повисли те, кому суждено погибнуть.

– Я не могу узнать сторон… Не нахожу спасения.

Ирина отключила телефон. Из связки ключей выбрала ключи от квартиры Павла. Вышла на улицу.

«Ну и ветрюга на улице… Будет смерч.

Хотела убить – не убила. Не хотела убить – убила.

Тогда я не выдержала. Все-таки не выдержала. Сама побежала к Паше домой. Как летит мотылек на огонь свечи в темноте.

Так, наверное, должно было случиться. Именно так, и никак иначе».