— И ты в самом деле мог бы её взорвать?
— А почему ты сомневаешься? При определенных обстоятельствах я бы это непременно сделал.
— Я и не сомневаюсь, — горестно сказал Вадим. — Так что уж лучше было бы, если акула тот раз тебя сожрала бы со всеми потрохами.
— Даже так?
— Именно так! А о людях ты подумал?.. Пойми меня правильно, ведь я не говорю о самом себе, или о Кузьме. Мы оба в любом случае остались бы вместе с тобой до конца и по чувству долга и по нашей личной привязанности к тебе. Такова уж наша доля. Но ради чего, скажи на милость, надо тащить за собой на тот свет весь экипаж? Кому нужно это самоубийство по долгу службы, да ещё в мирные дни! А ведь всех их на берегу ждут матери, жёны, дети…
— Как же ты плохо меня знаешь, Вадим. У меня и в мыслях не было совершать групповое самоубийство. А ты бы спросил прежде Дымарёва, который минировал корабль и посему получил все необходимые указания.
— Ну и что?
— А то самое… Если б нам не удалось перемахнуть через коралловый барьер и лодка застряла бы на нём, то экипаж первым делом должен был бы покинуть борт и перебраться на остров. В данном случае я считал бы себя вправе рисковать лишь собственной жизнью. И ничьей другой. Понимаешь, ничьей!..
Оба вновь помолчали, как бы остывая и боясь друг другу наговорить лишнего.
— И потом, вспомни: Руднев тоже ведь приказал потопить «Варяг» уже после того, как отдал команду всем покинуть борт, — защищался Непрядов. — А кто его за это осудил?
— Эх, Егорыч, — отступчиво сказал Вадим, обнимая и притягивая Непрядова к себе. — Верю, что так бы оно и было на самом деле. Но это всё сам я от тебя должен был бы услышать. А то засекретился, понимаешь…
— Что ж об этом было бестолку болтать раньше времени?
— Мне бы с Кузьмой мог сказать, — укорил Колбенев. — Мы бы тебя не оставили. В этом тоже можешь не сомневаться.
— Я и не сомневаюсь, — Егор отходчиво хмыкнул. — Но мне вашей жертвы тоже не надо. А то пришлось бы в самый критический момент обоих с мостика гнать пинками под зад.
— Ладно уж, не геройствуй, — Колбенев подпихнул дружка локтем. — И слава Богу, что ничего такого не случилось, — и выдал проникновенно. — А всё ж ты молодчина, экипаж всем тебе обязан. И люди это понимают, верь мне.
— А ты вот не поверил…
— Ну, хватит. Пойми и ты меня. Я ж тебе не Собенин все-таки, который любой факт перевернёт, как ему выгодно. Я ведь пекусь прежде о людях, а не о собственной выгоде.
— Да разумеем, — сказал Егор, потирая онемевшую ногу — Тоже, чай, не кнехт вместо головы на плечах имеем.
Снова помолчали, явно довольные тем, что не было теперь меж ними никакой размолвки.
— Нога-то что, все еще ноет? — спросил Вадим участливо.
— В пределах терпимого, — заверил Егор, продолжая потирать бедро. — И не более того.
— А вот у меня, знаешь ли, душа в последнее время болит, — признался Вадим. — И мысли в голове какие-то странные, будто не мои.
— О чём ты?
— Все вот думаю, какого лешего послали нас в эдакую «тьму таракань»?
Непрядов удивлённо вскинул брови, будто услыхал сущую нелепицу.
— Странно, что ты не понимаешь, зачем именно, — сказал Егор жёстко. — Цель похода известна тебе отнюдь не хуже, чем мне самому.
— Да я ведь совсем не о том. Задача в её априори понятна, но вот какова сверхзадача, довлеющая над всем остальным — это для меня загадка. Неужели столь велика стоящая перед нами цель, чтобы она эквивалентна была жизни целого экипажа? Ведь никому не нужна от нас такая жертва. В мирное время просто невероятно трудно в это было бы поверить.
Непрядов раскрыл было рот, собираясь возразить, но Колбенев вскинул ладонь, прося не мешать.
— Я понимаю, — продолжал со всем жаром Вадим. — Если была бы, скажем, страна в опасности, то надлежало бы защищать её, не жалея живота своего. Так ведь ничего же такого похожего нет. Люди спокойно летают в космос, варят сталь, растят хлеб, рожают детей. А вот у нас идёт какая-то непонятная игра, ставками которой по-прежнему являются человеческие жизни. Ведь чего-то стоят они! А что же получается? Есть мы — хорошо, а нет нас — ну и хрен с нами. Как могли, свой долг мы исполнили. А потом вдруг окажется, что это никому не нужно было, что эти самые координаты приводняющихся ракет — всем до лампочки.
— Не так всё просто, — вклинился Егор, прерывая разговорившегося дружка. — Мы не знаем пока всей истины. А что, если завтра война?
— Трудно сказать насчёт завтра. Вот вчера мы её точно уж на собственной шкуре испытали. Даже в борту дырок нам понаделали, чтоб не сомневались, — и вдруг откровенно спросил. — А скажи, командир, была ли у тебя мысль рвануть напоследок тельняшку на груди? Словом, помирать, так с музыкой: выйти в атаку и скомандовать «пли» из носовых аппаратов… Не одним же нам, в конце-то концов, погибать?
— Знаешь, а ведь была, — честно признался Егор. — И ты не представляешь даже, каких мук стоило мне избавиться от этого желания. Было что-то такое, что выше моих сил.
— Вот видишь, а другой на твоем-то месте мог бы и не стерпеть. А что тогда?