Позывные дальних глубин

Новенький УАЗик с открытым верхом птицей летел по ровному асфальту, оставляя лениво изнеженное, жеманившееся на вечернем солнце море с правого борта. Дневная духота постепенно спадала, и донельзя раскаленная каменистая земля начала остывать, отдавая теплом корабельной электрогрелки. Местами вдоль дороги возникали рослые пирамидальные тополя, отчего-то казавшиеся ушедшими в самоволку матросами в запылённых робах. При виде офицеров, они как бы стыдливо разбегались, не желая попадаться на глаза начальству.

Егору почудилось, что он здесь когда-то бывал. Именно эта слегка извилистая дорога и стройные, высокие деревья по её обочинам будили не столько память, сколько воображение. Тёплый встречный ветер бил в лицо, выжимая слёзы. Дорога будто сама бешено втягивалась под колеса, и ошалело шарахались в сторону тополя…

«Нет, все-таки это уже когда-то было…» — решительно поверил Егор настойчивым позывам собственного сердца. Вероятно, именно этой дорогой Егор уже ездил, и не раз. Но вот только откуда и куда — никак не мог припомнить. Это было из другой, из какой-то неправдоподобной и придуманной жизни, куда уже не имело смысла стремиться.

По ходу машины в отдалении показались панельные пятиэтажки, правее которых, вплоть до берегового уреза, тянулись одноэтажные застройки. Туда и устремился УАЗик, свернув с асфальта на утрамбованный гравий просёлка. Вскоре дорога перешла в узкую улочку. Делая крутые зигзаги, она будто с превеликим трудом пробивалась меж сплошных, сложенных из каменного плитняка заборов. А за ними, в глубине тенистых зеленых двориков, прятались невысокие, с приплюснутыми крышами, побеленные саманные домики. По проезжей части спокойно выгуливались куры, утки. У перевёрнутой кверху днищем лодки лениво почёсывалась мохнатая собака. Было слышно, как что-то по-свойски доверительно хрипел с патефонной пластинки здешний любимец одессит Утёсов. Откуда-то из-за заборов веяло дымком и копчёной рыбой. Это был совершенно другой Севастополь, более простецкий и по-своему уютный. Егору подумалось, что и здесь он бывал, всё это видел, слышал, чувствовал — только очень давно. И потому никак не мог вспомнить ничего конкретного, что могло бы подтвердить эту догадку. Но запахи! Этот ни с чем не сравнимый аромат на жару продымлённых черноморских бычков. Такое ни с чем другим не спутаешь… Днём раньше, на базаре, он их уже всласть отведал под кружечку холодного пивка.

Медленно проехав по улице, дабы не замять колесами нахальную домашнюю живность, Шурка затормозил у крайнего дома, за которым начинался крутой спуск к морю. Офицеры выбрались из кабины. Открыв по-поросячьи взвизгнувшую дверь калитки, они прошли во внутренний дворик. Хозяин дома, дебёлый, ссутулившийся старик в тельняшке и в засученных до колен штанах, окучивал в огороде картошку. Завидев гостей, он сделал вид, что не спешит их заметить. Какое-то время ещё ковырялся в земле, что-то недовольно бормоча себе в роскошные седые усы и украдкой кося взглядом в сторону пришельцев. Потом, как бы насладившись их уважительным долготерпением, всё же прислони тяпку к забору и с выражением лёгкой досады на задубевшем, дочерна загоревшем морщинистом лице, заковылял навстречу офицерам, припадая на левую ногу.

— Вот, старый пень, — скривив губы, тихонько процедил сквозь зубы Шурик. — Пока трезвый, вечно себе цену набивает, — и уже громко, с наигранной весёлостью спросил. — Чего такой смурый, Николай Иванович?

— А не чё! — буркнул старик, поочередно протягивая офицерам крепкую, заскорузлую ладонь. — Оттого и смурной, что давно холостой. Я своё уже отвеселился, пока хрен в огороде рос… Теперь вот на грядке мокну, да на печке сохну.

— Брось, Николай Иваныч, не прибедняйся, ты ещё хоть кому фору дашь, — подмигнул Шурик с лукавым энтузиазмом. — Да мы тебе и бабку подыщем, эдак годков под сорок…

— А на кой ляд она мне, разве что по спинке гладить? — хмыкнул старик. — Возьми-ка её уж лучше себе, ты побойчее, а мне взамен — чекушку поставь.

Офицеры понимающе улыбнулись.

— Не беспокойся, — заверил Шурик, приподнимая увесистую сумку, которая всё это время оттягивала ему руку. — Принимай флотский доппаёк.

— А чё там? — прикинулся отставной водолаз равнодушным, будто содержимое этой самой сумки не слишком-то его интересует.

— Так себе… Консервы, галеты, крупа.

— А пизарок? — с недоверчивым видом снова напомнил старик.

— Обижаешь, Николай Иваныч, — заверил Шурик. — Раз обещал, то будет и пузырёк.

— Тогда заходи, — смилостивился хозяин, простирая руку к распахнутой двери своего дома. — Я сей момент огурчиков солёненьких соображу, капустки, — и заковылял к погребу, дверца которого проглядывала из-за бурьяна и лопухов в дальнем конце двора.

— Вот так, — пояснил Шурик. — Ставь ему магарыч — и точка. А иначе разговора не получится.

Егор снисходительно улыбнулся, глядя в сторону торопливо удалявшегося старика, который резво пританцовывал на хромой ноге. Обещанный «пизарок» явно придавал ему прыти.