Камский отпустил секретаря погулять по ночному Питеру и пригласил Времина хлопнуть по рюмочке в «Астории». Загадочный пуританин потерял хладнокровие, был беззащитен, можно было запросто пощупать его душу.
– Ты вообще уверен, что это реальные твои родственники?
– Да. Да. Ужасно… – вздохнул Андрей.
– Что ужасно? Подумаешь, внебрачная дочь, да не у папаши, у дядьки. Ты при чем? Правда, эта оглобля теперь тебе на шею сядет. Ну, будь потверже.
– Есть обстоятельства, о которых я тебе рассказать не могу, – отвечал Андрей. – Так получилось, что я знаю… то, что знать мне не положено. И не будем об этом. Я справлюсь, справлюсь. Ты лучше скажи честно – тебе что, не понравилось? Я про концерт.
Жорж потер кончик носа и пригладил волосы, что было признаком раздражения.
– Разве она не талантлива? Ты посмеешь сказать, что она не талантлива?
– Боже упаси. Она талантлива настолько, что ее… как тебе это сказать понятнее? Ее прикрепили.
– Куда прикрепили?
– Хорошо. Я сейчас соберусь и объясню. Пусть тебе это покажется бредом и дохлой мистикой, но… Понимаешь, есть проблема власти неких индивидов над умами, над душами людей. Тут не обыкновенное поклонение авторитету, а что-то воспаленное, могучее, дикое, заразительное, любовно-больное. Так обожают тиранов, всяких там вождей народов, главарей сект, и так же точно, но в каком-то мягком,
– Не верю я ни в каких демонов, – насупился Времин. – Где ты их видел? На картинках Врубеля? Кудрявые с крыльями? Может, ты сам их видел? С тобой тоже
Камский собрался было ответить, но почувствовал четкий, категорический запрет.
– Я хотел тебя предостеречь. Ты считаешь свое помешательство любовью. А это не совсем любовь, это внедрение. Ты насквозь заражен, у тебя в голове растет чудовищный одуванчик, да уже целое поле, представляешь – поле цветочков с лицами этой Эгле – и вытесняет… да тебя самого и вытесняет. И при этом она, сама девочка, не виновата. Она про тебя и не думала. И не будет думать. Если ты исчезнешь из ее жизни – она и не заметит. У этих прикрепленных, как правило, вообще нет потребности в людях… – проговорился Камский.
– Не понимаю! – расстроился Андрей. – Для меня Эгле – это как… ладно, смейся надо мной, смейся… как доказательство бытия Божья. Вот так. Ты не думай, что я дурачок. Но вот я слушаю, как говорят про Россию, да и про мир, про его будущее, и не понимаю – какое будущее, кто его будет строить.
– Берегись, Андрейка, как друг тебе говорю, берегись искать небесной чистоты на земле. Ее здесь нет и быть не должно. Да никто и не требует. Нам всем надо как-то свой земной срок отмотать, желательно без криминала и поинтереснее, а какая еще тут чистота при таком способе питания и размножения? По-моему, мы, то есть люди, сделали совсем неплохую карьеру, если учитывать изрядные ошибки, которые наши архангелы допустили при сборке