Позор и чистота

– Времин, – обратилась Эгле к Андрею, стоящему в охранной позе у двери, – кто там по мою душу, давай дозируй понемножку. – Да, Времин! – крикнула она, потому что тот уже отворил калитку и впустил гул коридора. – Времин! Андрюша! Скажи, водички чтоб принесли без газа.

– Времин? – охнула стоящая прямо за дверью Катаржина. – Какой Времин? Кто тут Времин?

– Ну я Времин, – ответил Андрей.

Глава одиннадцатая, в которой родственнички встретились, а Жорж Камский поспорил с Андреем Времиным о природе таланта

Карантина подтолкнула замершую Нику по направлению к Эгле, а сама схватила Андрея за рукав. Родственник, точно! Глаза один в один…

– Валерий Времин? – засмеялся Андрей. – Как не знать! Дядька мой родной. По отцу.

– С ума сойти! – закричала Карантина, и все в гримерке обратили наконец внимание на высокую размалеванную женщину. Таких крошек в бижутерии, напоминающей елочные бусы, Королева обычно звала ласково «попа-Новый год». Мельком взглянув на Карантину (комический типаж – раба Тарантула), Эгле перевела взгляд на девочку. А вот девочка – совсем другое дело. Влюбленно уставившись на Королеву, горлинка протягивала ей диск маленькими лапками и от волнения кривила губки.

– Пожалста, пожалста… – шептала Ника.

– Что тебе, детка, подписать? Сейчас маркер возьму. Как тебя звать? Вероника! Чудесно. Понравился концерт?

Ника закивала головой совсем уж как птичка.

– Ника! Ника! – бушевала Карантина. – Смотри! Смотри! Это твой дядя, дядя родной… Это дочь моя от дяди вашего. Шестнадцать лет назад, драма, драма! По любви родила… Мы расстались! Не видела отца. Валерий Времин! Я приняла решение – и вот она. Вам двоюродная сестра будет. Похожи, похожи! Глаза! Смотрите, глаза!

Группа сильно оживилась. Стали тормошить Андрея, сравнивать глаза – и действительно, нашли явное сходство. С удовольствием рассмотрел Нику и Жорж Камский, душу которого отвлеченный демон на время выпустил из когтей. «Кроткая, – подумал он. – Точь-в-точь кроткая… Да, вот и надо их брать в шестнадцать лет, пока не стали шкурами… а приодеть ее, причесать, красавица будет… племянница Времина, смешно! Но мамаша отрава. Такую мамашу в приданое? Не потяну…»

Андрей, взволнованный и смущенный, не находил слов для ответа – ведь он вспомнил… Вспомнил ночной разговор отца и дяди, вспомнил подробности зачатия этого ребенка. Вот, значит, из срама и позора что выросло. Милая, прелестная девочка. Не знает ничего, да и не надо знать ей ничего. Это лишнее. Порыться в людских делишках, в истоках-обстоятельствах, такое отыщется! Зачем рыться? Зачем проливать ненужный свет туда, где должно быть темно? Раз Бог разрешил ребенку быть, значит, так надо. Зачатие – тайна! В законном браке, в радостях взаимной любви могут родиться уроды и преступники, а от случайной связи произойти богатыри, молодцы, таланты… Жизнь не разбирает дороги…

«Так-то оно так, – лихорадочно думал Андрей, – но мы-то не боги, мы-то свои дороги разбираем. Куда я дену то, что я знаю? Как мне смотреть на эту бешеную тетку и не знать, если я знаю? Как это хорошо – ничего не ведать постыдного о человеке!»

– Ну дела, – развеселилась и Эгле. – Вот после этого и говори, что сериалы не отражают действительность. Но главное, какая закономерность интересная – все Времины, что ли, тащатся от моих песенок? Если бы не я! Вы бы, господа родственнички, и не встретились, может быть, никогда!

– А мы благодарны! – голосила Карантина. – Мы по гроб жизни обязаны. Я сама три дня как из Парижа дочь навестить приехала, а она мне все про «Ужей», все про «Ужей», какие такие «Ужи», я в Париже не слышала, извините. Ребенку так нравится! Эгле, Эгле, заладила, Эгле, Эгле…

– А вам понравилось? – спросил Камский.

– Вы на одного артиста похожи, – дипломатично заметила на это Карантина.

– Я и есть один артист. Так вам понравилось? Мне кажется, это не ваша музыка.

– Почему – не моя? – вскинулась Карантина. – Хотя я уже не молодежь, я, так сказать, мать молодежи, но… (и она стала корпусом изображать сложные поклоны в сторону Эгле, вспомнив что-то запредельно изысканное из фильма Одесской киностудии про трех мушкетеров). Талант всегда! Талант по-любому! Талант обязательно!

Мать молодежи добила «Ужей» окончательно, и Лена-труба тихо завалилась за великую спину Горбуши. Тут Карантина вспомнила, что не представилась аудитории.

– О, я же не сказала… Катаржина Грыбска. То есть мое имя. Катаржина Грыбска!

– Да мы запомнили, – сказала волевая Эгле, сохраняя невозмутимое лицо среди общих веселых конвульсий. – Катаржина Грыбска, три дня как из Парижа. А теперь прошу простить, у меня тут по плану серьезные разборки с музыкантами. Андрей, больше никого не пускай пока.