– Если не видно другого способа – да, – жестко ответил Эрлик. Я был благодарен ему уже за это «если». Можно было ожидать чего-нибудь похуже.
Внезапно он сменил тему:
– Тебя удивило, что на Реплике не нашлось ни одного мало-мальски приличного месторождения? – Я кивнул. – Хочешь узнать, по какой причине их нет?
– Спрашиваешь!
– Потому что они были вычерпаны до дна еще миллиард лет назад, – как-то буднично сообщил Эрлик. – Да-да. Что уставился? Ты геолог и должен понимать, что за такой срок – да куда там, даже за гораздо меньший срок – никаких видимых признаков существования цивилизации на планете не останется. Реплика – старая, тектонически пассивная планета, так что в непоявлении новых месторождений нет ничего удивительного. А цивилизация там была… и полностью истребила себя в междоусобных войнах. Хуже того: была уничтожена вся высшая жизнь, остались разве что примитивные одноклеточные в океане и литосфере. Они-то спустя миллиард лет и дали ту вспышку видообразования, которую ты видел. Она по удивительной случайности напоминает земной палеозой и которая известно чем закончится… Кстати, представители той, погибшей цивилизации нисколько не походили на людей. Помешать им самоубиться мы не могли, потому что структуры, которую я представляю, в те времена еще не существовало в принципе, однако реконструировать прошлое и понаблюдать со стороны мы можем. Тебе пока не предлагаю… неприятное это зрелище, поверь.
Я поверил, но сейчас же возразил:
– Но мы-то не самоубились!
– Ты уверен, что тут не обошлось без помощи извне? – прищурился Эрлик, и я завял. Первоклассник вздумал потягаться в споре с академиком… Что я могу предложить ему, кроме наивных аксиом, которые на самом деле никакие не аксиомы, и детских вопросов?
Хотя как раз детские вопросы и ставят подчас в тупик самых мудрых академиков! И я спросил:
– Зачем вам это?
– Что «это» и кому это «вам»?
– А вот не надо! Ты все отлично понял. Зачем твоей – гм – структуре заботиться о человечестве? Из чистого альтруизма? Прости, что-то не верится. Мы что, одиноки во Вселенной? Ты уже дал мне понять, что нет. Даже в нашей Галактике наверняка кто-то есть, кроме нас… а галактик во Вселенной пруд пруди. Мы чем-нибудь уникальны? Если да, то в чем состоит наша ценность?
– Тебе прямо возьми и ценник предъяви, – проворчал Эрлик.
– Да! Ценник. Будь добр.
– Ну хорошо. Ваша главная особенность по сравнению с другими – резкое, взрывное развитие. Столь быстрой экспансии в Галактику пока еще не продемонстрировала ни одна цивилизация. Вы преодолели опасность уйти в виртуальную, несуществующую реальность и закуклиться на своей единственной планете. Это тоже нетипично. Вы деятельны, пытливы и отважны до нахальности. Насчет ценности – спорный вопрос, но как минимум понаблюдать за вами определенно стоит.
– И это все?
– Этого достаточно, чтобы время от времени мешать вам совершать гибельные ошибки. Во всяком случае – пока.
– Потом надоест? – ехидно подколол я.
Эрлик помолчал.
– Хуже, – сказал он, когда я уже решил, что он обиделся. – Много хуже. Потом… не знаю когда, но когда-нибудь… мое руководство может просто испугаться. Не знаю, что последует за этим…
– А ты?
– Ну что я? Простой служащий. Могу надеяться, что мое мнение принимают к сведению, не более.
– Я не о том. Ты – боишься?
– Кажется, ты невнимательно слушал, – сказал он после паузы. – Да, боюсь. И давно.
Глава 12
Полубог на воле
Очень скоро выяснилось, что отчислены не только Титос, Ирвин и дядя Миша. Помимо них под выбраковку попали еще шесть кандидатов, по три от каждого пола. Среди них оказался Борис Ефимович, он же достопочтенный сэр Аверс де Реверс; о прочих Василий ничего не знал. Джафару и Мередит, напарникам Хорхе, вроде бы достойно проявившим себя, тоже не повезло, а почему – гадай, пока гадается. Группа сократилась до одиннадцати человек. Новых кандидатов не появилось, если только Рудра не скрывал их.
А зачем бы ему их скрывать?
Ответ пришел быстро, и Василий долго боролся с ним. В течение нескольких часов он метался по своим апартаментам, как некормленый зверь в клетке, ходил по потолку, скрежетал зубами и, кажется, даже рычал, менял геометрию помещений, производя мысленным усилием невозможные архитектурные формы, дважды принял контрастный душ, сотворил и высосал, ничуть не опьянев, бутылку пятидесятилетнего «Гленморанжа», материализовал и применил по назначению бутерброд с семгой – словом, пытался найти опровержение своему прозрению. Не нашел.
Зато понял, что сыт всем этим по горло. Где критерии отбора, где? Предъявите их! Молчание… Ясно лишь то, что понятно и ежу: отсеиваются глупые, робкие, нечестные, – но ведь гнилое нутро такого фрукта, как Титос, можно было разглядеть и пораньше. Да и не только его. Для чего Рудра держал столько времени эту кунсткамеру, наблюдая за ней со стороны и, надо думать, посмеиваясь? И почему сейчас выбраковал только девятерых?