Повседневная жизнь российских жандармов

Состав агентуры на первое время был совсем небольшим. По свидетельству эсера В. К. Агафонова, принимавшего в 1917 году участие в Комиссии по разбору архивов Парижского бюро Заграничной агентуры [112], штаб-квартира тайной полиции в Париже выглядела более чем скромно: она «помещалась в нижнем этаже русского консульства… и состояла из двух небольших комнат. Одна — в два окна, другая имела одно окно, за решетками. Первая комната — канцелярия: вдоль ее стен стояли высокие, до самого потолка, шкафы с делами, здесь же находились две шифоньерки с каталогами, шкаф со старыми делами, агентурными листками, альбомами фотографий революционеров.

Альбомы были большие и маленькие. Часть альбомов, видимо, предназначалась для надобностей самой заграничной агентуры, в них было помещено несколько сот фотографий революционеров. А маленькие альбомчики, так называемые карманные, предназначались для агентов наружного наблюдения. В них было 20–30 фото революционеров, главным образом террористов. В комнате стояли три письменных стола с пишущими машинками на них и массивный несгораемый шкаф.

Вторая комната была кабинетом. Великолепный письменный стол красного дерева с роскошными бронзовыми канделябрами и другими украшениями, диван, кресло, стулья красного сафьяна и два больших портрета царя и наследника… Вот он, тот центр, откуда невидимая рука направляла свои удары в самое сердце русской политической эмиграции…».

Летом 1884 года в Париж с инспекционной миссией выехал сотрудник 3-го делопроизводства Департамента полиции К. Г. Семякин. По возвращении из командировки он составил доклад, из которого следовало, что Корвин-Круковский розыскным делом не интересуется, не понимает его и даже не дает себе труда разбирать те материалы, которые доставлял ему Барлэ, а в Петербург шлет всякий «хлам». Естественно, Семякин обнаружил и финансовые нарушения. Он предложил произвести соответствующую реорганизацию и 3-го делопроизводства, которому была подотчетна Заграничная агентура, и самого Парижского бюро.

Корвин-Круковского сняли, и на его место выехал П. И. Рачковский. С этого момента Рачковский становится видной фигурой департамента и начинается новый этап в деятельности Заграничной агентуры. Ученик и последователь П. Г. Судейкина, человек в первую очередь хитрый, умный, тонкий, не без дипломатических способностей, к тому же напористый и честолюбивый, он быстро входит в курс событий в эмиграционной среде, избавляется от ненужного агентурного балласта, приобретает ряд новых источников в партии эсеров и РСДРП, настраивает весь аппарат на рабочий лад и добивается внушительных успехов. П. И. Рачковский нашел контакт и взаимопонимание у парижских журналистов и с их помощью перенес войну с русскими революционерами на страницы газет. «Энергии и изворотливости Рачковского, казалось, не было предела, — писал В. Агафонов. — Это был прирожденный сыщик, комбинатор и авантюрист».

Помимо Парижского бюро Рачковского, распространившего свою деятельность сначала на всю Францию и соседние Швейцарию и Италию, а потом на Австро-Венгрию и Балканский полуостров, Департамент полиции продолжал получать информацию от русских консулов во Франции, Австрии, Германии, Англии, Румынии, США. Некоторые загранагенты, включая лондонских и консула в США Оларовского, предпочитали обходиться без посредников и сносились с Петербургом напрямую. Долгое время балканской агентурой заведовал Александр Моисеевич Вейсман, бывший секретный сотрудник Одесского губернского жандармского управления, который в интересах дела поддерживал прямой контакт с Центром в Петербурге и успешно освещал деятельность находившихся там народовольцев. Но Вейсмана сгубила тяга к казенным деньгам и диктаторские замашки: он стал запускать руку в агентурный фонд и пустился в авантюру, организовав для поднятия своего престижа фиктивное покушение на болгарского князя Фердинанда.

З. И. Перегудова утверждает, что Рачковский не гнушался в своей работе и откровенной провокацией, в частности, он якобы придумал и осуществил план мнимого покушения на Александра III, снабдив своего агента Ландезена деньгами, на которые тот устроил в Париже лабораторию по изготовлению бомб, а затем обеспечил бегство Ландезена из Франции и выдал лабораторию французской полиции. Втянутые в дело революционеры, пишет историк, были осуждены и понесли наказание, а во французской прессе вокруг дела поднялся скандал, что дало повод местным властям провести ряд шумных кампаний против русских террористов. По мнению упомянутого выше Агафонова, Рачковский одним ударом достиг трех амбициозных целей: он нанес удар по русской революционной эмиграции, повысил свой авторитет перед Центром и установил солидные контакты в политических кругах Парижа. К этому времени относится его знакомство с французским президентом Лубэ, переросшее потом в дружбу.