Повседневная жизнь Пушкиногорья

В петергофских дворцах, куда он попал на работу после университета, он перемерил на себя почти весь царский гардероб, вплоть до париков и орденов — для того, чтобы вжиться в образ, как актер, готовящийся к исполнению сложной роли. Психология героев его экскурсий была для него важнее всего. И впоследствии, объясняя специфику своей работы с пушкинским материалом, Гейченко говорил: «Нужно понять предназначение каждой вещи и через это подойти к пониманию внутреннего состояния своего героя: как он смотрел, поворачивал голову, держал перо, болтал ногами? Как вошла та или иная вещь в поэтический ряд и выдвинула какую-то новую идею, фразу? Это все очень, очень интересно, но необычайно сложно. Истинный вещевед, как писатель, должен перевоплотиться в своего героя, до мелочей понять его характер, скрупулезно изучить все привычки, проникнуть в его мышление»^[437]. Это сравнение с актером или писателем в отношении Гейченко работает как нельзя лучше. Писателем, собственно, он и стал со временем, его перу принадлежат живые художественные зарисовки пушкинского быта на Псковщине и бесценные мемуарные свидетельства. Актером он был всегда: работая в петергофских дворцах, создал первый проект театрализованной экскурсии. В пояснении к нему рекомендовал: «…внести в комплексный показ пространственных искусств, представленных в музеях-дворцах, демонстрацию искусств временных (музыку, литературу, балет, драматическое представление), доводя тем самым основной метод музейной экспозиции — синтетический показ — до его предельной полноты и выразительности»^[438].

И впоследствии об искусстве перевоплощения Гейченко ходили легенды. Он умел мгновенно войти в роль, заговорить голосом персонажа, из подручных средств сделать себе импровизированный «костюм», вернее, обойтись его деталями. Однако перевоплощение было полным, и секрет заключался в игровой, артистической натуре этого человека, в чем-то родственной складу гениального хозяина Михайловского, чрезвычайно способной к мгновенной и талантливой импровизации. В. Я. Курбатов свидетельствует о том, что «в семейных альбомах Гейченко его самого можно найти и царем Максимилианом, и „грузином“, и деревенским гармонистом»^[439]. Эти качества жили в нем с молодых лет, нисколько не умаляя профессионализма музейщика, экспозиционера, хранителя, искусствоведа, специалиста по эпохе.

Естественно предположить — и это подтверждается фактами, — что Гейченко в музейном коллективе Петергофа занимал совершенно особое положение. В 1925 году 22-летнего молодого человека назначают хранителем Дворца-музея Николая II в Александрии, который, конечно, был под угрозой уничтожения. Чтобы спасти дворец, необходимо было быстро предпринять решительные меры. Вместе с другим талантливым сотрудником, А. В. Шеманским, Гейченко разрабатывает план экспозиции «Крах самодержавия», для ее реализации ему удается заполучить два полуразрушенных вагона царского поезда, в котором 2 марта 1917 года на Псковском вокзале произошло отречение Николая II от престола. К 1930 году в них была восстановлена внутренняя отделка, и вагоны, поставленные на территории Александрии, стали гвоздем новой экспозиции.

Фактически каждый год стараниями Гейченко открывались новые выставки разнообразной тематики: история дворцовых переворотов, история дворянского быта, бюджет царского двора, война и техника, садово-парковое искусство и др. В соавторстве с А. В. Шеманским Гейченко написал и издал путеводители по петергофским дворцам, выступал с выездными лекциями, проводил экскурсии. Вся эта плодотворная деятельность оборвалась в 1937 году, когда были арестованы директор Петергофа Н. И. Архипов и А. В. Шеманский, соратник и соавтор Гейченко.