Повседневная жизнь петербургской сыскной полиции

Неподалеку, по обеим сторонам Екатерининского канала, располагалось место компактного проживания столичных евреев. Большая, Средняя и Малая Подьяческие улицы славились специфическим иудейским преступлением – подделкой банкнот. Точнее, подделывали их в Польше, а сюда присылали на реализацию, чтобы одноверцы раскидали «блины»[89] по всей России. Отсюда же евреи запустили в Петербург новый промысел – хипес. Это когда рыжая чертовка с огоньком в глазах заманивала савраса[90] к себе в номер, а там, пока тот был занят соитием, его карманы тайно обследовали неизвестные. Ловкие хипесницы были хорошими психологами. Они выбирали такую жертву, которая постесняется идти с жалобой в полицию, – приличных с виду, очевидно женатых мужчин, которым скандал не нужен… Еще обитатели Подьяческих улиц и Коломны славились ростовщичеством. И хотя лихвенные проценты закон взимать не разрешал, именно на них делались основные барыши. Поэтому держатели незаконных ссудных касс имели свою агентуру, которая узнавала о людях, попавших в сложные обстоятельства: офицер проиграл в карты крупную сумму и готов подписать вексель на любых условиях; или сынок фабриканта втюрился и хочет подарить любовнице дорогие подарки, а папаша-жмот не дает денег. Подобных «карасей» подьяческие шейлоки брали в оборот и не выпускали, пока не вытрясут последнюю копейку. Такие истории часто заканчивались самоубийствами или долговой тюрьмой…

Другой группой, специализирующейся на ростовщичестве, были скопцы. В своих разменных лавках они давали деньги в рост под те же лихвенные проценты. Между ними и евреями имелось острое соперничество. Часто скопцы посылали в Коломну громил, чтобы ущучить слишком бойких конкурентов. А несчастные иудеи ответить тем же самым им не могли – разбойников из их среды в Петербурге не имелось. Зато каждая пятая кража в столице совершалась еврейскими шайками, куда чужие не допускались.

Мещанские улицы, Средняя[91] и Малая[92], тоже имели свое ремесло. Здесь, на перекрестье с Казанской, публичные дома размещались особо густо. В городе в разное время числилось до 200 официальных борделей, из них почти треть находилась в Казанской части. Возле Каменного моста много лет существовал «пчельник»[93] под зловещим названием «Волчья яма». Там собирались сутенеры, туда же привозили на показ молодых девушек, решившихся выйти на панель. Официально держательницей публичного дома могла быть только женщина в возрасте от 35 до 60 лет. В реальности дома принадлежали крупным бандитам, бандерши выступали лишь ширмой.

Рис. 48 а-в. Заменительный билет со смотровой книжкой («желтый билет»), выданный на Нижегородской ярмарке в 1904 году

Проституция в Петербурге была серьезным бизнесом, в котором участвовали десятки тысяч человек. Все гулящие делились на три категории. Билетные были приписаны к конкретному публичному дому и проходили во Врачебно-полицейском комитете регулярные медицинские осмотры (примерно раз в 4–5 дней). Бланковые – одиночки, работающие от себя и принимающие мужчин на квартире. Они получали в полиции тот же самый «желтый» билет, который на самом деле мог иметь и другие цвета. Бланковые подвергались санитарному контролю наравне с билетными. И, наконец, третий вид – «бродячие развратного поведения», по терминологии тех лет. То есть нелегалки, продающие себя втайне от полиции. Эти были самыми опасными для клиента, поскольку медосмотры не проходили и почти поголовно были заражены венерическими болезнями. Впрочем, визит к продажной женщине в столице всегда был опасен: половина бланковых и билетных, регулярно подвергавшихся медосмотру, тоже страдали сифилисом или гонореей.