Прилетели наконец, голуби. Воронов подъехал на «воронке», тьфу ты, обычной полуторке. Из кузова попрыгали с десяток энкавэдэшников. Блин, они же сейчас работяг собравшихся разгонять будут, ну а если в толпе сообщники? Нет, грамотно действуют: никому не двигаться (кроме наших, конечно), всех гражданских в темпе переписали и проверили, все заводские. Ну а Воронов к нам — объяснили ему, что и почем. Кинули англичанина в кузов, забрали вещдоки, записали наши показания и отбыли.
Ну хоть какое-то приключение!
Интересно, а что теперь с этим Томом Райли будет, если он действительно матрос, решивший подработать, а не кадровый агент ноль-ноль-икс? Он не дипломат, иммунитета не имеет. Неужели на общих основаниях в ГУЛАГ? Так ведь сам знал, на что шел!
— …Итак, господин капитан, вы подтверждаете, что ваш матрос для совершения действий, которые однозначно можно расценить как шпионаж, не получал никаких приказов от вас или иных представителей британских властей? Подумайте, вы сейчас решаете его судьбу. Если матрос Райли действовал по приказу, которого не мог ослушаться, то по завершении следственных действий он будет передан британской стороне. И естественно, СССР заявит официальный протест по поводу столь вопиющего нарушения союзнических обязательств. А вот если этот матрос работал не на вас, то значит, на кого-то еще? Например, на абвер? А это совершенно меняет дело. В этом случае он не может находиться под защитой британских законов, а значит, с ним поступят по нашему закону военного времени.
— Смертный приговор?
— А что полагается у вас в Британии за шпионаж в военное время? Но вам решать. Ваш это человек или нет?
— Нет. Повторяю, что я не отдавал матросу Райли никаких приказов. И мне неизвестно, чтобы такой приказ отдавал кто-то из наших официальных представителей.
— Тогда прочтите и подпишите вот здесь.
— О, конечно.
«Правительство не любит, если ему создают проблемы, — подумал капитан, возвращая подписанную бумагу офицеру НКВД, этой ужасной русской тайной полиции, — а русский протест — это проблема, хоть и небольшая. Но правительство никогда и ничего не забывает и при случае предъявит счет. Мне или компании-судовладельцу, неизвестно еще, что хуже лично для меня. Потому что судовладелец тоже не забудет ничего. И если меня с позором выкинут с мостика, после не возьмет ни одна другая компания… Ну а Райли сам виноват. Знал, на что шел. И не справился. Что ж, горе проигравшему!»
Вечером вернулись наши. Без предупреждения.
Мы в «спортзале» были. Я, Рябой, Валька, Андрей, еще Воронов с тройкой своих, еще Ермилов, лейтенант со «щуки» и двое морячков с нее же — больше в «зале» просто не вмещалось. Лупили-швыряли мы местных все ж с осторожностью, чтоб не покалечить, обозначали больше.
А что еще вечером на заводе делать? На звезды смотреть или на огни цехов, где ночная смена? Раньше, в походе, в каютах сидели, читали или на ноутах в «Варкрафт» или «Морровинд» рубились. Так библиотеку, считай, всю конфисковали, а навыки боевые много полезнее себе прокачивать, чем компьютерному персонажу — война, однако, хочется дожить, а сэйв не предусмотрен.
И вдруг дверь распахивается и входит наш Андрей Витальевич, кап-три. Большаков! Рукой нам машет: ничего, продолжайте, я посмотрю. Да где уж там!
А у него на кителе — Золотая Звезда! Вид, настроение — как у моего кота после целой миски сметаны! Мы, конечно, мордобитие прекратили, к нему все — как там, в Москве, где остальные? А он: мне и командиру сам Сталин звезду Героя вручил, мне — за Хебуктен, Михаил Петровичу — за «Шеер», но вы не огорчайтесь, с нами московские товарищи приехали во главе с самим наркомом Кузнецовым, завтра с утра нас будут смотреть, а также к присяге приводить тех, кто СССР уже не застал, и награды вручать всему экипажу. И по секрету скажу: вас всех к Красной Звезде представили за то дело на аэродроме.
— А Москва какая сейчас? А какой он, Сталин?
И тут прибегает матросик с «Воронежа». И говорит: меня и Андрюху — на борт, ищут. Кто, зачем? «Жандарм» Кириллов у командира? Все ясно тогда. Идем.