Читаем Повольники полностью

Повольники

Ниночка читала. Боков на нее этак искоса - на ее тонкие руки, на вздрагивающую грудь, на... на... вообще так глазами и шпынял.

- Подписывать?

- Непременно.

И Боков подписывал:

- Г. Бокав.

Каракульками. Пыхтя. И губами помогал, подписывая.

Неделька прошла, другая, третья... В уезде тихо, в городе - тихо.

- А-а, поняли?..

Так-то.

Прежде вот от утра до вечера бумаги, бумаги, бумаги. Строгость во всем. Теперь нет. Ловкие советники пооткрыли отделы, все дело себе забрали. По реквизициям ли там, по контролю, по уплотнению... К Бокову только особо важные. И еще - по знакомству.

Раз пришла баба. Без бумаги. Ниночка ей:

- Изложите просьбу письменно.

А та:

- Неграмотна я. Да мне бы просто Гарасеньку повидать.

Ниночка сказала Бокову.

- Впустить.

Зашла баба в кабинет (теперь уже не в думе заседал, а в особняке купца Плигина), оглянулась на темные резные столы, этажерки, поискала глазами икону, не нашла и перекрестилась на гардину крайнего окна.

- Еще здрасте.

- Что надо?

- Аль не узнал, Герасим? Ведь это я, Варвара Губарева.

Боков осклабился.

- А-а, тетка Варвара; ты зачем же?

- Да вот говорят, будто ты все могешь. Леску бы мне на баньку ссудил. Все равно, лес-то вот со складов все зря тащут.

- У, это можно. Для тебя, тетка Варвара? Все можно.

И после этого попер свой народ к Бокову... Только вот мать... не приходила мать-то... Заговорят с ней соседи, Варвара та же:

- Вот он, Герасим-то какой. Вот банька-то - из его лесу.

А Митревна угрюмо:

- А ты молчи-ка, девага. Я про него и слышать не хочу. Бусурман.

- Да ты гляди...

- Нет, нет, не хочу.

Вот ведь - радоваться бы, что сын - герой, так она не-ет.

* * *

Будни. У ворот плигинского дома часовой с красной лентой на рукаве. Другой на углу, третий в саду, что по яру сбегает до самой Волги. Они всегда маячат - часовые - и оттого дом глядит жутко, как тюрьма или крепость. Но идут люди, хоть и мало, идут в дом, всяк за своим, скрываются в белых каменных воротах, кружатся. И в городе, и в уезде клянут Бокова, а в дому уже бродят улыбистые, угодливые люди, спрашивают почтительно:

- Принимает ли товарищ Боков?

И много их закружилось здесь.

Ходит по комнатам благообразный, волосатый с полупьяными наглыми глазами - Лунев, адвокат, тот самый, что защищал на суде Павла Бокова.

Этот знает и жизнь, и пути к людскому сердцу...

А за столом в зале, со странной надписью на дверях: "политотдел", сидит чернявый, суетливый, с очень серьезным лицом, деловитый такой - товарищ Любович. Это - чужой, не белоярский.

И в других комнатах: в пятой, десятой, пятнадцатой - велик-превелик купеческий дом, - в каждой люди: кто войдет, увидят деловитость, а дела-то нет - зевают, слушают, лущат семячки; ждут четырех часов, чтобы поскорее домой.

Только Ниночка - она вся деловитость. Каблучки тук-тук-тук. Платье на ней из креп-де-шина, все в волнах, черное, ярко оттеняет белизну шеи и рук.

Тяжелые Гараськины глаза, как магнитная стрелка - все на Ниночку, все на Ниночку. А Лунев жулик, - знает, чем раки дышат, - Ниночка за дверь он к Бокову:

- Хороша девица?

Улыбка блудливая.

- Целовал бы такую девку, целовал, да укусил бы напоследок, - брякнул Боков и рассмеялся скрипуче, с хрипотцой.

- Да дело-то за чем стало? Удивляюсь я.

- Чему?

- Раз, два и готово. Или вы женщин стали бояться?

Герасим лицом сунулся в бумаги. А Лунев на него с улыбкой так, из уголка, с дивана.

- У-ди-вля-юсь вам.

И замолчал.

И раз так, и два. Скажет вот такое, что у Герасима все печенки вздрогнут, и весь он, как струна станет. А Лунев только посмеивается в гладкую шелковую бороду.

А Боков за дверь, он Ниночке:

- Ну, знаете, убили вы бобра.

Глаза сделает Ниночка большие, а сама ведь знает, куда тянет адвокат.

Бокова-то. Обезумел он от вас. "Целовал бы ее, говорит, целовал, да на руках бы понес".

Ниночка - колокольчиком...

Как никого в кабинете, так и надо ей непременно отнести бумаги Бокову.

- Подпишите.

И одну за другой выкладывает. Низко нагнется, плечом заденет Гараськино плечо, волосами его ухо щекочет. Боков покраснеет, запыхтит, пот бисером на кончике носа выступит, ноздри, как меха. Вот бы, вот так и проглотил бы Ниночку со всеми ее бумагами... А та смотрит ему в глаза пристально, будто зовет, смеется глухо, в нос...

Кружилась голова у Бокова, а вот нет, смущается чем-то.

Лунев, конечно, все прознал. Ходит, улыбается, говорит:

- Не робейте.

Раз Ниночка с бумагами.

А Боков про себя:

- Э, была не была!..

Она к нему - плечо в плечо, волосы к щеке - самые, самые кончики, два волосика, три...

Боков как клещами ее охватил, будто в озеро вниз головою кинулся, красноватые большие руки на черном платье резкими пятнами...

- Ах, что вы, что вы, - встрепенулась Ниночка, - не надо...

- Все отдам. Все! Моя!..

И два дня после этого посетителям один ответ:

- Председатель болен...