Поводырь. Часть вторая.

— Народов, — хихикнул я, протягивая руку к насыпанной прямо поверх "шашлыка" новой порции луковых перышек. — Во! А это еще что за чучело?

Так и застыл с пучком торчащей изо рта травы, разглядывая нового персонажа на нашей сцене — непонятного дядьку в чудной одежде, которого посланные за князьками казаки притащили "за одно".

— А это, господин генерал, судя по зверятам на… гм… халате, субалтерн-офицер китайской армии, — любезно поделился наблюдениями штабс-капитан. — Тайджин.

— А откуда же он тут взялся?

— Сие мне неведомо, — развел руками мой собеседник. — Но не его ли вы ожидали увидеть?

— Артемка? Ты откуда это чудо-юдо выкопал?

— Так ить, вашество, Герман Густавович, они приехали, да и ну на калмыков наших руками махать. Те и на коленки брякнулися. А туточки и мы с ребятами. Неча, мол, нашенских инородцев сапогами иноземными пихать. На то теперя только у господина губернатора воля. А ихнняя пацанва с вилами наступила. Так мы это…

— Договаривай, чего уж там? — сквозь всеобщий хохот, смог выговорить я. — Живы хоть?

— Дышуть вроде, — сконфузился от повышенного внимания денщик. — Мы их пока там положили, на валу…

— Этих немытых все больше и больше! — собирая глаза в кучу, посетовал сотник. — И, шоб их, все трезвые! Непорядок!

Китайский офицер едва-едва доставал богатырю до груди.

— Пей, на, — всовывая край кружки между зубов пленного, потребовал Степаныч. — За Рассею-матушку!

Незваному гостю не оставалось ничего другого, как глотать обжигающую жидкость.

— Ну-ну, — ласково приговаривал добрый казак. — Не торопись. Подависся еще, в попыхах… Эй, да развяжите ему ручонки-то. Нехай сам посудину держит. Виш, как нравится угощение-то нашенское! Поди, я китаёзу в няньки не нанимался.

Артемка тоненько, и как-то коварно, хихикнул, разрезая накрученные на запястья вражины веревки. И сразу отскочил. А китаец, в тот же миг, оттолкнул солдатскую кружку ото рта, и что-то хрипло проговорив, ударил Безсонова кулаком в грудь.

— Экий ты… Забияка, — обрадовался сотник. И отвесил стоящему в какой-то нелепой позе маньчжуру легкую оплеуху. Конечно — легкую, по его, Степаныча меркам. Гостю этого вполне хватило, чтоб кубарем покатиться прямо под ноги доктора Баркова.

— Что он сказал? — награждая парой солдатских кружек робко подошедших к нашей бочке зайсанов, спросил Принтц.

— Ругался. Называл вашего воина медведем и варваром, — Мангдай оказался полиглотом. — Угрожал. Нужно отрубить ему голову. Или вырвать язык, чтоб он более не смел…

Штабс-капитан не мигая смотрел на разглагольствующего кочевника. Так смотрят на квакающих в пруду лягушек, прежде чем отловить, и всунуть соломинку под хвост. Или на кусок мяса, чтоб решить — жарить целиком, или порубить на фарш.

— Довольно, — наконец выдохнул разведчик. — Пей.

И туземцы тут же припали губами к олову поднесенных чаш.

Безсонов, сидя на траве рядом, с оглушено трясущим головой, китайцем, казался просто глыбой. Взрослым, рядом с подростком. И соответственно к тому относился. Уговаривал ничего не понимающего, с ужасом на лице, озирающегося гостя отведать нашего немудреного угощения, впихнул в рученку кружку с водкой и даже нежно приобнял за плечи.

Само собой, выпили за русско-китайскую дружбу. Очень быстро захмелевший Чулышманский зайсан, осмелел и, паскудно ухмыляясь, переводил сюсуканье сотника. Тайджин рыкал что-то в ответ, но мы уже никогда не узнаем — что именно. Откровенно забавлявшийся Мангдай, похоже, больше фантазировал, чем толмачил.

Дальше, после очередного тоста — уж и неважно за что именно, память сохранила события урывками. А Герочка — гад, весь вечер что-то пытавшийся мне втолковать, от чего чуть голова не пошла кругом, только ржет. Помню, как зажгли костры и зайсаны предложили казачьим офицерам очиститься по телеутским древним традициям. Прыгать, короче, заставили. И сами прыгали, пока это непотребство не прекратил Барков, заявив, что не станет лечить ожоги, коли кто в пламя шлепнется.

Потом вроде бы пели. Краснов вызвал на луг дюжину голосистых дядек, и те залихватски выдали:

Шел казак на побывку домой

Шел вдоль речки тропинкой веселОй

Подломилась доска, подвела казака

Искупался в воде ледяной

Знал, что песня старая. Мои дед с бабкой здорово ее пели, и ругались на нас с отцом, ни слухом ни голосом не обладающими, когда пытались подтягивать. А тогда, ктож рискнул бы мне перечить? Так что мог подвывать в свое удовольствие…

Он взошел на крутой бережок

И костер над рекою разжег

Мимо девушка шла, к казаку подошла,

Что с тобою случилось, дружок?

Наш зарубежный гость, принуждаемый любвеобильным сотником, тоже пытался петь. Хотя бы гласные тянуть. Только слов, в отличие от меня, он не знал, так что получалось забавно.

Отвечал ей казак молодой

Осетра я ловил под водой

Буйна речка быстра, не поймал осетра