Поводырь

– Видно, снова какие-то заговоры?! – блеснула глазами фрейлина датской принцессы.

– Да. Сговаривались, как все устроить к вашему приезду…

– Фи. Это тоже скучно…

Если мог бы, я бы пожал плечами. Понятно, что она изо всех сил подводила меня к тому, чтоб я рассказал о творящихся здесь делах. Этакая разведка боем, едрешкин корень. Только я вовсе не намерен был доверять такую информацию этой девушке. Опасался, что после ее пересказа в этой саге останется мало правды…

Тем не менее, нельзя сказать, будто бы ее присутствие было мне неприятно. Честно говоря, рад был, что нашелся хоть кто-то, еще о моем существовании помнящий. Ну и, кроме того, прекрасно понимал, что рано или поздно, но нам с этой чудной девушкой придется обвенчаться. И жить вместе. Как-то терпеть друг друга. Быть может, даже родить и воспитывать детей.

В прошлой жизни я был, прямо скажем, никудышным супругом. У меня была своя жизнь, у жены – своя. Всегда был занят, всегда находились дела поважнее, чем пустые, как мне казалось, разговоры с человеком, воспринимающим меня этаким ожившим кошельком. Одушевленным носителем средств для осуществления доступных желаний. Меня это устраивало. В той среде, где я вращался, нельзя было оставаться холостым. Супруги, что первая, что вторая, блистали бриллиантами на приемах и фуршетах, а я делал свои дела.

Здесь, во второй, новой жизни, ни о каких серьезных отношениях с туземными женщинами я и не задумывался. Конечно, молодое Герочкино тело жаждало любовных утех, и мне пришлось пойти у покойного на поводу. Итогом стала связь со ссыльной полячкой, Кариной Бутковской, но даже мысль о возможности создать с кем-то семью приводила в ужас. Мне казалось, что серьезные отношения станут занимать существенную долю времени. Что, отвлекшись на устройство своей личной жизни, я не успею сделать что-то важное. Необходимое для того, чтоб чаша весов при определении места пребывания души в посмертии качнулась в ту или иную сторону. Одна из этих сторон вызывала у меня столь яркие чувства, что я готов был пожертвовать всем чем угодно, только бы никогда – никогда – никогда больше туда не попасть.

Потому столь спокойно, внешне – послушно, отреагировал на принятое за меня решение Густава Васильевича женить меня на дочери старинного его друга Ивана Давидовича Якобсона. Это был, по моему мнению, лучший выход. Навязанная чужой волей жена оставляла мне моральное право не задумываться о необходимости уделять ей чрезмерно большое внимание и в то же время удовлетворять сексуальные потребности ныне покойного Герасика.

А потом, точно не скажу – когда. Скорее всего, во время долгого, скучного пути из Санкт-Петербурга в Сибирь… О чем только не передумаешь на протяжении четырехтысячеверстного тракта… Потом, однажды – так будет верно – пришло в голову, что раз Ему было для чего-то нужно, чтоб именно так все произошло, чтоб Герман Густавович Лерхе женился на девице Якобсон, значит, так тому и быть. И кто я такой, чтоб спорить с Провидением?! Но, с другой стороны, что мешает мне получить от этой обузы, если и не любовь, то хотя бы взаимопонимание?! Супруга – друг. Что может быть лучше?

И вот суженая сидела у постели, трогала мой лоб ладонью, говорила какие-то бессмыслицы, а я смотрел на нее и решительно не находил ни единой точки соприкосновения. Ничего, что могло бы стать основой нашей будущей симпатии. И когда она наконец-таки ушла, я продолжил размышлять об этом.

Наденька не была красавицей, ни по каким канонам. По представлениям двадцать первого века, ее фигура отличалась излишней пышностью, кожа – болезненной белизной, а форма лица – простотой. В теперешнем же времени ее посчитали бы чрезмерно худой, что давало повод подозревать девушку в предрасположенности к чахотке. А высокие скулы и по-скандинавски глубоко посаженные глаза и вовсе не считались привлекательными. В моде были кукольные, с пухлыми розовыми щечками личики, с рыбьими, навыкате, глазками. Поэты воспевали красоту отягощенных изрядной прослойкой подкожного жира пышечек, с полными, в ямочках, руками.

Слишком умной она тоже не была. Образованной – да. Начитанной – спорно, но прочла она, особенно всякой мыльно-любовной ахинеи, явно куда больше, чем среднестатистическая жительница столицы. Совсем недавно, около года назад, Надежда Ивановна стала фрейлиной датской принцессы Дагмар, что автоматически вовлекло ее в сферу придворных интриг. На счастье, Наденька однажды приняла верное решение и выбрала себе покровительницу в лице супруги наследника Императорского престола. Минни, пока не слишком хорошо разбирающаяся в хитросплетениях столичной политики, еще не успела показать характер. Еще не затеяла свою игру. Мария Федоровна еще только прицеливалась и приценивалась к многочисленным вельможам. Я знал, видел в ее прекрасных карих глазах, что это время обязательно настанет. Как верил и в то, что даже не будь я ее верным поклонником, остерегся бы заводить себе такого врага, как эта женщина со стальным стержнем внутри.