Поветрие

Точнее сказать, я-то половины сказанного им не понял. Вразумил только, что он службу предлагает – ну, я и согласился. А куда мне еще? До того-то я хотел на Русь пешком идти, питаясь по дороге Христа ради. А тут думаю: а ну как никакой Руси теперь и нет вовсе? Тогда ведь Девлет-Гирей ее дотла разорил, до самой Москвы. А после, сказывают, собирался и самую Москву взять, и сам стать на Москве царем. Это уж я много после узнал, что не вышло это у него, разбил его князь Воротынский.

– И его за то наградил государь великой милостью, – встрял снова отец Варлаам, – сварил живого в кипятке.

– Ну, это их дела, государские, – махнул рукой Фрязин, поморщившись. – Может, было за что. Главное, что Русь-то никуда не делась, да я про это не знал ничего. Потому остался в отряде синьора Альбини – это так моего венецейского командира звали – и стал за него воевать.

Сперва, конечно, был простой ратник. Со временем он уж мне настоящие дела стал доверять – однажды я даже целый город взял. Маленький, правда, городишко в Ломбардийской земле. Но целиком был мой – я там был навроде воеводы. Кого хотел мог казнить, кого хотел – помиловать. Отличное было время.

Фрязин мечтательно вздохнул, подняв глаза к ночному небу.

– И что же, хорошо там, во Фряжской земле? – спросил Максим.

– Хорошо, – сказал Фрязин. – Тепло там, а в полях чего только ни растет, так что у нас и слов для некоторого нет. А уж винных ягод они растят – у нас, должно быть, и репы столько не родится.

– Прямо, словно Земля Обетованная, молоком и медом текущая, – причмокнул отец Варлаам, а затем взял с телеги кусок медовой соты и стал сосать, пачкая сладким пальцы.

– А что же ты тогда назад вернулся? – спросил Ярец. Ему стало диковинно. С таким удовольствием рассказывал Фрязин о своем венецейском житье, а вот, сидит же теперь среди леса в Тверской глуши.

– Да черт меня дернул! – Фрязин скривился. – Не смог усидеть. А все Епифан Соковнин, что послом ездил к венецейскому дожу, и как раз через наш городок проезжал. Как он узнал, что я русский, сразу прибежал ко мне и стал плакаться, что на Руси и то неладно, и это нехорошо. И главное, тарахтит без умолку, слова глотает, глаза горят.

Это я потом понял, он оттого тарахтел, что больше ему выговориться не с кем было. И то сказать: со своими о таком страшно говорить, а чужие не поймут. И что казни царь сызнова затеял, и что Москва после Гиреева нашествия так и не отстроилась, и что полякам Бог за грехи наши одоление послал, так что они сперва наших из Ливонии выбили, а затем и нашу исконную землю воевать принялись. Всякого он, короче, мне порассказал, но сильнее всего меня за живое задело то, что поветрие снова появилось. Целую ночь я после этого разговора не спал, а наутро сел на коня да поскакал к синьору Альбини. Сказала ему, дескать, отпусти меня со службы, хочу в родную землю отправиться.

Он, конечно, мне попенял, что бросаю всю компанию не вовремя. Тогда в самом деле назревала война с генуэзцами, каждый воин был на счету. Но отпустил, спасибо ему. Был уж у меня в то время и конь, и пансырь, и пистоль, и деньги. Приехал я на Русь, в Смоленск, да там и встретил Мину Макарова, старого моего знакомого, бывшего купца. Он-то и устроил, где мне обосноваться, подсказал село давно заброшенное, в стороне от дорог. А по дороге туда мы вот этого встретили, – Фрязин указал на Варлаама, – пьяницу бездомовного. С тех пор живем в Воскресенском тем, чем промыслим. Нашли верных людей, которые нам сообщают, где поветрие снова открылось. Едем туда, унимаем мертвых с Божьей помощью, а люди добрые нас награждают, чем могут. Так и живем.

– Что же, вы одни на всю Русь с этой напастью боретесь? – спросил Максим.

– Да нет, не одни, – ответил Фрязин, отчего-то сразу помрачнев лицом. – Есть еще люди, вроде нас. Которые сами по себе, а какие и еще от особого приказа остались. Того самого, в котором твой батюшка состоял, до того, как в посольские люди податься.

– А что это был за приказ-то? – спросил Максим.

– А ты не знаешь? – Фрязин уставился на него с удивлением.

Максим помотал головой.

– Мне дядя вечно говорил, что после, после, а сам так и не сказал, – ответил он. – Он человек такой… запуганный.

– Битой собаке – известно, только палку покажи, – вставил отец Варлаам и тут же поправился. – Это я не дядю твоего так величаю, не подумай.

– Короче, приказу этому имя – Чародейный, – проговорил Фрязин, невольно понизив голос. – И занимались они там – сам понимаешь чем. Я-то так… на побегушках у них был. Туда сходи, тому грамотку передай. Настоящих-то их дел не видал. Но сейчас бы они очень пригодились, когда поветрие сызнова пришло.

– А теперь отчего этого приказа нет? – спросил Максим.

– Теперь… – Фрязин покачал головой, поскреб бороду пальцами. – Теперь на Руси много чего нет, что прежде было. Лет пятнадцать тому назад разогнал государь этот приказ, как зачинщиков смуты, и даже поминать о нем запретил. Теперь, говорят, те из его дьяков, кто выжил, тайно на Руси живут по лесам и с поветрием борются.

– Так ты один из них? – спросил Ярец.

Фрязин в ответ покачал головой.