Повести. Рассказы

— Мне кажется, что вашей милости все-таки лучше «содеять то, что не удалось родителю», — громко и слегка пренебрежительно сказал один толстый чиновник с блестевшим от пота лицом, который принял молчание Юя за готовность покориться. — Следовать семейной традиции — значит восстановить репутацию семьи. Ваша милость, возможно, не знает, как отзываются люди о вашем батюшке…

Тут его перебил седобородый и седовласый старик сановник, испугавшийся, что толстяк скажет что-нибудь не то:

— Одним словом, устройство запруд — метод, признанный всем миром. Прочие же, так называемые «модерные», штучки и погубили в свое время Чи Ю.

Юй усмехнулся:

— Все это я слышал. Одни утверждают, что мой папаша превратился в бурого медведя; [356]другие — что он стал трехлапой черепахой; третьи говорят, что я гонюсь за славой и выгодой. Ну и пусть. Я же вот что скажу: я обследовал горы и водоемы и поговорил с народом. Действительное положение дел мне известно, и решение принято — в любом случае будем направлять воды в море. Все мои сотрудники согласны со мной.

Он указал на сидевших по обе стороны от него. Чиновники — седовласые, с проседью, с изнеженными лицами, толстые и потные, толстые, но не потные — последовали взглядом за движением его пальца, но увидели лишь сидевших в ряд черных и худых субъектов, похожих на нищих, неподвижных, молчаливых, неулыбчивых, словно отлитых из железа.

4

После ухода Юя время неслось удивительно быстро. Столица исподволь стала приобретать черты процветающего города. Кое-кто из состоятельных людей уже надел шелковый халат; во фруктовых лавках появились мандарины и грейпфруты, а в магазинах тканей — пестрые шелка. Богачи стали подавать на пирах первосортный соевый соус, акульи плавники в прозрачном желе и трепанги с холодным гарниром. [357]Они завели себе подстилки из медвежьих шкур и куртки на лисьем меху, а их супруги щеголяли в сережках из червонного золота и в серебряных браслетах.

Достаточно было постоять у ворот дома, чтобы наверняка увидеть какую-нибудь новинку: сегодня проедет телега с бамбуковыми стрелами, завтра привезут партию сосновых досок. То притащат камень необычной формы для сооружения искусственной горы, [358]то пронесут свежую рыбу, из которой делают строганину. Иногда можно было видеть, как к императорской резиденции шла подвода с корзинами, плетенными из бамбука; в них лежали, втянув головы в панцири, большие — локтя полтора в длину — черепахи.

— Мама, глянь, какие здоровые черепахи! — кричали при виде их ребятишки и, слетевшись стаей, облепляли повозки.

— Убирайтесь, бесенята, да поживей! Это лакомства его величества, чуть что не так, недолго и головы лишиться!

Надо сказать, что новости о Юе росли в той же пропорции, что и редкостные вещи, привозимые в столицу. Возле жилищ простолюдинов, в тени придорожных деревьев — везде можно было услышать рассказы о нем. Особенно часто говорили о том, как он по ночам превращался в бурого медведя, как клыками и когтями прорыл один за другим десять водоотводных каналов, как потом призвал небесных солдат и военачальников, вместе с ними схватил творившее всякие пакости чудовище Учжици [359]и придавил его Черепашьей горой. Зато об августейшем государе Шуне никто более не вспоминал, лишь изредка поговаривали о его непутевом наследнике Дань-чжу. [360]

Давно уже распространился слух о предстоящем возвращении Юя в столицу. Каждый день толпы людей собирались у застав посмотреть — не приближается ли его эскорт. Но никого не было. Тем не менее слухи становились все более настойчивыми и достоверными. Наконец одним неярким, но и не пасмурным утром он вступил в имперскую столицу Цзичжоу при большом скоплении народа. Никакого почетного эскорта не было, одни лишь спутники, похожие на нищих. А позади всех шел здоровый, неуклюжий на вид мужчина с почерневшим от солнца лицом и седой бородой, со слегка искривленными ногами; в руках он держал большой заостренный кусок иссиня-черного камня — подаренный государем Шунем «Черный скипетр», и то и дело повторял, пробираясь сквозь толпу к императорскому дворцу:

— Прошу прощения, разрешите пройти! Позвольте, позвольте!

Перед воротами дворца народ радовался, толковал, шумел, как прибой на реке Чжэцзян. [361]

Государь Шунь восседал на драконовом троне; он был ужо стар и быстро уставал, а сейчас вдобавок ко всему казался немного испуганным. Едва Юй появился, как он поспешил вежливо подняться и приветствовал его. Но заговорил Шунь лишь после того, как господин Гао Яо произнес несколько приличествующих случаю фраз.

— И ты сказал бы мне что-нибудь хорошее…

— Гм, что же мне сказать? — довольно бесцеремонно ответил Юй. — Пожалуй, вот что: по-моему, нужно усердствовать каждый день!

— Как это — усердствовать? — спросил Гао Яо.