Повести и рассказы

- Это второй-то? - усмехнулся актер. - Как отчий дом помню: восемнадцать ступенек в два марша, длинный коридор, налево ваш кабинет. Портрет государя висел, Ведь вот было такое время: вы полицейский пристав, я - голый пьяный актер, снятый с царского памятника, а ведь мы уважали друг друга. Вы ко мне вежливо с объяснением... Помню, папироску мне предложили и искренно огорчились, что я слабых не курю...

- Помните шулера Афонькина? - спросил бывший шулер.

- Очень хороший был человек.

- Помню, как же. Замечательный. Я ведь и его бил тоже.

- Пресимпатичная личность. В карты, бывало, не садись играть, - зверь, а вне карт - он тебе и особенный салат "Омар" состряпает и "Сильву" на рояле изобразит, и наизусть лермонтовского "Демона" продекламирует.

- Помню, - кивнул головой пристав. - Я и его высылал. Его в Приказчичьем сильно тогда подсвечником обработали.

- Милые подсвечники, - прошептал лирически актер, - где-то вы теперь?.. Разорвали вас новые вандалы! Ведь вот времена были: и электричество горело, а около играющих всегда подсвечники ставили.

- Традиция, - задумчиво сказал бывший шулер, разглаживая шрам на лбу... - А позвольте, дорогие друзья, почествовать вас бутылочкой "Абрашки"*...

______________

* Шампанское "Абрау Дюрсо".

Радостные пили "Абрау". Пожимали друг другу руки и любовно, без слов, смотрели друг другу в глаза.

Перед закрытием ресторана бывший шулер с бывшим приставом выпили на "ты".

Они лежали друг у друга в объятиях и плакали, а знаменитый актер простирал над ними руки и утешал:

- Петербуржцы! Не плачьте! И для нас когда-нибудь небо будет в алмазах! И мы вернемся на свои места!.. Ибо все мы, вместе взятые - тот ансамбль, без которого немыслима живая жизнь!!

ОКОЛО ИСКУССТВА

Золотой век

I

По приезде в Петербург я явился к старому другу, репортеру Стремглавову, и сказал ему так:

- Стремглавов! Я хочу быть знаменитым.

Стремглавов кивнул одобрительно головой, побарабанил пальцами по столу, закурил папиросу, закрутил на столе пепельницу, поболтал ногой - он всегда делал несколько дел сразу - и отвечал:

- Нынче многие хотят сделаться знаменитыми.

- Я не "многий", - скромно возразил я. - Василиев, чтоб они были Максимычами и в то же время Кандыбинами - встретишь, брат, не каждый день. Это очень редкая комбинация!

- Ты давно пишешь? - спросил Стремглавов.

- Что ... пишу?

- Ну, вообще, - сочиняешь!

- Да я ничего и не сочиняю.

- Ага! Значит - другая специальность. Рубенсом думаешь сделаться?

- У меня нет слуха, - откровенно сознался я.

- На что слуха?

- Чтобы быть этим вот... как ты его там назвал?.. Музыкантом...

- Ну, брат, это ты слишком. Рубенс не музыкант, а художник.

Так как я не интересовался живописью, то не мог упомнить всех русских художников, о чем Стремглавову и заявил, добавив:

- Я умею рисовать метки для белья.

- Не надо. На сцене играл?

- Играл. Но когда я начинал объясняться героине в любви, у меня получался такой тон, будто бы я требую за переноску рояля на водку. Антрепренер и сказал, что лучше уж пусть я на самом деле таскаю на спине рояли. И выгнал меня.

- И ты все-таки хочешь стать знаменитостью?

- Хочу. Не забывай, что я умею рисовать метки!

Стремглавов почесал затылок и сразу же сделал несколько дел: взял спичку, откусил половину, завернул ее в бумажку, бросил в корзину, вынул часы и, засвистав, сказал:

- Хорошо. Придется сделать тебя знаменитостью. Отчасти, знаешь, даже хорошо, что ты мешаешь Рубенса с Робинзоном Крузо и таскаешь на спине рояли - это придает тебе оттенок непосредственности.

Он дружески похлопал меня по плечу и обещал сделать все, что от него зависит.

II

На другой день я увидел в двух газетах в отделе "Новости искусства" такую странную строку:

- "Здоровье Кандыбина поправляется".

- Послушай, Стремглавов, - спросил я, приехав к нему, - почему мое здоровье поправляется? Я и не был болен.

- Это так надо, - сказал Стремглавов. - Первое известие, которое сообщается о тебе, должно быть благоприятным... Публика любит, когда кто-нибудь поправляется.

- А она знает - кто такой Кандыбин?

- Нет. Но она теперь уже заинтересовалась твоим здоровьем, и все будут при встречах сообщать друг другу: "а здоровье Кандыбина поправляется".

- А если тот спросит: "Какого Кандыбина?"

- Не спросит. Тот скажет только: "Да? А я думал, что ему хуже".

- Стремглавов! Ведь они сейчас же и забудут обо мне!

- Забудут. А я завтра пущу еще такую заметку:

"В здоровье нашего маститого"... Ты чем хочешь быть: писателем? художником?..

- Можно писателем.

"В здоровье нашего маститого писателя Кандыбина наступило временное ухудшение. Вчера он съел только одну котлетку и два яйца всмятку. Температура 39,7".

- А портрета еще не нужно?

- Рано. Ты меня извини, я должен сейчас ехать давать заметку о котлете.

И он, озабоченный, убежал.

III

Я с лихорадочным любопытством следил за своей новой жизнью.

Поправлялся я медленно, но верно. Температура падала, количество котлет, нашедших приют в моем желудке, все увеличивалось, а яйца я рисковал уже съесть не только всмятку, но и вкрутую.

Наконец, я не только выздоровел, но даже пустился в авантюры.