Повести и рассказы

Громов уже приближался к площадке третьего этажа, как вдруг слух его поразил чей-то тихий заглушенный плач...

"Ого, - подумал Громов. - В этом доме и плачут... Не подозревал. До сих пор я слышал только смех. Такова жизнь. Плачет ребенок или женщина..."

Плакала женщина.

Громов обнаружил ее на площадке третьего этажа, сидящей на подоконнике - в каракулевой кофточке и меховой шапочке. Лицо было закрыто очень красивыми руками, а плечи вздрагивали.

- Послушайте... - откашлявшись, сказал Громов.

Она отняла руки, обернулась миловидным круглым лицом к Громову и сказала с некоторым упрямством, будто продолжая вслух то, о чем думала:

- Вот пойду сейчас и утоплюсь в реке!

- Ну, что вы! - запротестовал Громов. - Кто же из нашего круга топится в декабре, когда на реке двухаршинный лед... Кто вас обидел?

Она бы, может быть, и не ответила, но Громов с таким общительным товарищеским видом сложил в углу широкого подоконника свои покупки и присел около плачущей, что она, поглядев на него и вытерев глаза крохотным комочком платка, улыбнулась сквозь слезы:

- Муж.

- Это уже хуже. Муж - это не то, что посторонний. Конечно, я не смею расспрашивать вас о подробностях, но если вам нужна моя помощь...

- Никто мне не может помочь, - снова заплакала дама. - Он очень ревнивый. Сегодня приревновал меня безо всякой причины и... выгнал из квартиры.

- А почему же вы тут очутились?

- Да это же моя квартира и есть.

Не вставая, она хлопнула рукой по обитой клеенкой двери, на которой висела карточка: "Максим Петрович Кандыбов".

Громов задумчиво посвистал и спросил:

- Вы сейчас куда идете?

- Никуда. Мне некуда идти. У меня почти нет денег, и все родные далеко отсюда... Ну, что вы мне посоветуете?

- Прежде всего посоветую спрятать носовой платок. Поглядите: он так мокр, что если утереть им даже сухие глаза, то они сразу наполнятся потоками слез. Курьезные вы, женщины... Когда дорветесь до слез - море выльете, а платочки у вас, как нарочно, величиной с почтовую марку. Нате мой - он совсем чистый - утритесь напоследок, и баста. Ну, постойте... давайте я... Эх вы, дитя малое! Ваш-то муж... поди, негодяй?

- Да... он нехороший.

- Еще бы. Ясно, как день. Однако жить вам здесь, на подоконнике, не резон. Тесно, нет мебели, и комната, так сказать, проходная. Пойдемте пока к нам, там придумаем.

- К кому... к вам?.. - робко спросила дама, тщательно осушая глаза громовским платком.

- Нас трое: Подходцев, толстый Клинков и я, Громов. Не обидим, не бойтесь. А вас как зовут?

- Марья Николаевна.

- Вы паюсную икру любите, Марья Николаевна?

- Люблю. А что?

- Вот она, видите? И многое другое. Пойдем. Есть будем.

Громов постучал в дверь и крикнул в замочную скважину:

- Встаньте с кроватей - дама идет.

- Вот тебе! - сказал Клинков, подскакивая с кровати. - Дама! Однако откуда он знает, что мы лежали на кроватях?..

- Да ведь мы, когда дома, всегда лежим, - кротко возразил Подходцев, поправляя перед зеркалом растрепанную прическу. - Войдите!

- Освободите меня от свертков, - скомандовал Громов. - А эта дама Марья Николаевна. Я нашел ее на подоконнике, площадка третьего этажа дома №7 по Николаевской улице - совершенно точный адрес.

Клинков, как признанный специалист по женщинам, расшаркался перед Марьей Николаевной, снял с нее верхнюю кофточку, ботики и ласково подтолкнул ее к горящей печке.

- Вы тут грейтесь, а я пока познакомлю вас с товарищами.

Он сел верхом на стул, оглядел довольным взглядом стоявших у окна товарищей и начал: