Повести и рассказы

- А что он с вами сделал? - с любопытством осведомляюсь я.

- Умер!

- Да, - вздыхает сивый старик в грязном сюртуке. - Юдоль. Жил, жил человек, да и помер.

- А вы чего бы хотели? - сумрачно спрашиваю я.

- То есть? - недоумевает сивый старик.

- Да так... Вот вы говорите - жил, жил, да и помер! Не хотели ли вы, чтобы он жил, жил, да и превратился в евнуха при султанском дворе... или в корову из молочной фермы?

Старик неожиданно начинает смеяться полузадушенным дробненьким смешком.

Я догадываюсь: очевидно, его пригласили из милости, очевидно, он считает меня одним из распорядителей похорон и, очевидно, боится, чтобы я его не прогнал.

Я ободряюще жму его мокрую руку. Толстый господин утирает слезу (сейчас он отправил в рот кусок ветчины с горчицей) и спрашивает:

- А сколько дорогому покойнику было лет?

- Шестьдесят.

- Боже! - качает головой толстяк. - Жить бы ему еще да жить.

Эта классическая фраза рождает еще три классические фразы:

- Бог дал - бог и взял! - профессиональным тоном заявляет лохматый священник.

- Все под богом ходим, - говорит лиловая женщина.

- Как это говорится: все там будем, - шумно вздыхая, соглашаются два гостя сразу.

- Именно - "как это говорится", - соглашаюсь я. - А я, в сущности, завидую Ивану Семенычу!

- Да, - вздыхает толстяк. - Он уже там.

- Ну, там ли он - это еще вопрос... Но он не слышит всего того, что приходится слышать нам.

Толстяк неожиданно наклоняется к моему уху.

- Он и при жизни мало слышал... Дуралей был преестественный. Не замечал даже, что жена его со всеми приказчиками, того... Слышали?

Так мы, глупые, пошлые люди хоронили нашего товарища - глупого, пошлого человека.

Веселье

В этот день я, кроме всего, и веселился: попал на вечеринку к Кармалеевым.

Семь человек окружали бледную, истощенную несбыточными мечтами барышню и настойчиво наступали на нее.

- Да спойте!

- Право же, не могу...

- Да спойте!

- Уверяю вас, я не в голосе сегодня!

- Да спойте!

- Я не люблю, господа, заставлять себя просить, но...

- Да спойте!

- Говорю же - я не в голосе...

- Да ничего! Да спойте!

- Что уж с вами делать, - засмеялась барышня. - Придется спеть.

Сколько в жизни ненужного: сначала можно было подумать, что просившие очень хотели барышниного пения, а она не хотела петь... На самом же деле было наоборот: никто не добивался ее пения, а она безумно, истерически хотела спеть своим скверным голосом плохой романс. Этим и кончилось.

Когда она пела, все шептались и пересмеивались, но на последней ноте притихли и сделали вид, что поражены ее талантом настолько, что забыли даже зааплодировать.

"Сейчас, - подумал я, - все опомнятся и будут аплодировать, приговаривая: "Прелестно! Ах, как вы, душечка, поете"..."

Я воспользовался минутой предварительного оцепенения, побарабанил пальцами по столу и задушевным голосом сказал:

- Да-а... Неважно, неважно. Слабовато. Вы действительно, вероятно, не в голосе.

Все ахнули. Я встал, пошел в другую комнату и наткнулся там на другую барышню. Лицо у нее было красивое, умное, и это был единственный человек, с которым я отдохнул.

- Давайте поболтаем, - предложил я, садясь. - Вы умная и на многое не обидитесь. Сколько здесь вас, барышень?

Она посмотрела на меня смеющимся взглядом.

- Шесть штук.

- И все хотят замуж?

- Безумно.

- И все в разговоре заявляют, что никогда, никогда не выйдут замуж?

- А то как же... Все.

- И обирать будут мужей и изменять им - все?

- Если есть темперамент - изменят, нет его - только обдерут мужа.

- И вы тоже такая?

- И я.

В комнате никого, кроме нас, не было. Я обнял милую барышню крепко и благодарно поцеловал ее и ушел от Кармалеевых немного успокоенный.

Перед сном

Дома жена встретила меня слезами:

- Зачем ты обидел тетку утром?

- А зачем она разговаривает?!

- Нельзя же все время молчать...

- Можно. Если сказать нечего.

- Она старая. Старость нужно уважать.

- У нас есть старый ковер. Ты велишь прислуге каждый день выбивать палкой из него пыль. Позволь мне это сделать с теткой. Оба старые, оба глупые, оба пыльные.

Жена плачет, и день мой заканчивается последней, самой классической фразой:

- Все вы, мужчины, одинаковы.

Ложусь спать.

- Бог! Хотя ты пожалей человека и пошли ему хороших-хороших, светлых-светлых снов!..

Одинокий

Бухгалтер Казанлыков говорил жене:

- Мне его так жаль... Он всегда одинок, на него почти никто не обращает внимания, с ним не разговаривают... Человек же он с виду вполне корректный, приличный и, в конце концов, не помешает же он нам! Он такой же банковский чиновник, как и я. Ты ничего не имеешь против? Я пригласил его к нам на сегодняшний вечер.

- Пожалуйста! - полуудивленно отвечала жена. - Я очень рада.

Гости собрались в девять часов. Пили чай, поздравляли хозяина с днем ангела и весело подшучивали над молодой парочкой: сестрой бухгалтера Казанлыкова и ее женихом, студентом Аничкиным.