Повести и рассказы

— Сто двадцать семь слитков, прошу извинения у пана офицера, а вес точно сказать не могу. Слитки все одинаковы, — ответил торопливым шепотом пан ксендз.

— Количество слитков указано верно, а вес я могу сообщить точный. Двадцать восемь килограммов шестьсот семьдесят пять граммов. — Чернов подчеркнуто взглянул на часы. — Два часа двадцать три минуты тому назад, ровно в пятнадцать часов по московскому времени авторитетная комиссия из товарищей польского гражданства, организованная фронтовым командованием, приняла от нас это золото для передачи его законному польскому правительству.

Лейтенант, доверительно понизив голос, с легкой иронией закончил:

— Не беспокойтесь! Настоящему правительству. Не лондонскому. Так что золото в надежных руках. Будьте спокойны, гражданин ксендз.

Пан ксендз покачнулся. Внутри у него что-то оборвалось, тело стало сразу тяжелым-тяжелым, а ноги, особенно в коленях, слабыми, как будто из ваты. Как сквозь сон, он услышал встревоженный голос русского лейтенанта:

— Белов! Быстрее воды. Да куда ты целое ведро? Кружку зачерпни. Ведь не корове же…

Через полчаса, провожая до калитки мрачного, как туча, ксендза, лейтенант Чернов вежливо успокаивал его.

— Ну, стоит ли так волноваться, пан ксендз, из-за какого-то золота. Здоровье, особенно в вашем возрасте, беречь надо. Его на золото не купишь. А чтобы не было никаких разногласий между вами и вашими верующими, то я доложу о вашем волнении по этому вопросу своему командиру, а он — вышестоящим командирам, и они найдут способ поставить в известность ваших прихожая, куда делись золотые сосуды из костела, переплавленные вами в слитки. Можете быть уверены, что вас в присвоении золота никто не заподозрит.

Позабыв про свою тучность и только что пережитую слабость, пан ксендз, не дослушав, пулей вылетел за калитку ворот.

Вечерело. Солнце уже скрылось за далекой темной полосой леса. Но, видимо, в этот день господь окончательно отвратил взоры от самого преданного слуги своего. Несчастье за несчастьем так и сыпалось на плечи убитого горем ксендза.

Еще когда священнослужитель только входил во двор занятого разведчиками дома, в калитку его собственного двора вошла группа людей, одетых в потрепанную одежду, но с оружием и бело-красными повязками на рукавах. Пани Ангелина была насмерть перепугана, когда увидела, что возглавляет группу некто иной, как сам безбожный Ян Нехода. Заплетающимся от страха языком она ответила посетителям, что пан ксендз еще на рассвете пошел по прихожанам, чтобы успокоить их и направить на верный путь.

Однако это сообщение нисколько не удовлетворило, а, наоборот, казалось встревожило незваных гостей. Они вышли на улицу и, отойдя от ксендзовского дома на противоположную сторону, остановились и начали тихо совещаться о том, кого в данное время наставляет на верный путь пан ксендз и какого рода эти «наставления».

— Проворонили!.. Упустили этого кровососа, и теперь он опять везде гадить начнет, иезуит проклятый, — раздраженно говорил невысокий, болезненного вида пожилой партизан с чахоточным румянцем на глубоко запавших щеках. — Нечего, было играть в законность. Какие законы могут быть для таких паразитов, как ксендз Поплавский? К стенке и все!

— Правильно, Юзеф! К стенке, но по закону. Нехай и сама жаба, и весь народ знают, почему эту жабу к стенке ставят, — загудел низким басом черноволосый, могучего телосложения партизан.

В этом широкоплечем, нескладно скроенном, но крепко сшитом украинце все поражало своими размерами. Могучая грудь, широкие прямые плечи, длинные узловатые руки, ноги, обутые в сапоги чуть ли не пятидесятого размера, — все красноречиво говорило о несокрушимой мощи и завидном здоровье этого человека. Голова его была покрыта целой гривой черных с редкой проседью волос, которые, не отделяясь, переходили в такую же черную и такую же буйную бороду. В этой могучей заросли почти совсем спрятались слегка приплюснутый нос и маленькие, но зоркие глаза, смотревшие на мир с веселым добродушием и любопытством. Хотя все остальные партизаны были вооружены немецкими трофейными автоматами, в руках черноволосого партизана обязанность автомата исполнял обычный ручной пулемет. Было незаметно, чтобы эта замена сколько-нибудь стесняла движение богатыря.

Третий человек, стоявший в центре партизанской группы, невысокий кудрявый блондин, одетый в защитную красноармейскую телогрейку, и был знаменитый партизанский вожак — Ян Нехода.

Его лицо с тонким, немного с горбинкой носом и острым подбородком было сильно изнурено. Левая рука, забинтованная ослепительно белым бинтом, на котором проступала кое-где пятнами кровь, висела на черной перевязи на груди. Покусывая копчик веточки, которую держал в правой руке, он, нахмурившись, смотрел на закрытые ставнями окна ксендзовского дома. Человек тридцать партизан, окружившие своего вожака, молчали.

— В доме его нет. Это ясно, — заговорил Нехода. — А схрон осмотрели? Может, он одурел от страха и все вылезти не решается.

— Все проверено. Весь двор обыскали. Нет его во дворе — раздалось в ответ несколько голосов.