Повести и рассказы

Они оба стали прислушиваться к Рэду и Еве. Они не слышали слов — только голоса. Они долго прислушивались к детям, и их собственные голоса затихли, успокоенные голосами детей. Мужчина привстал — посмотреть на Рэда и Еву, на их тела. Через мгновение он снова опустил голову на камень и закрыл глаза, продолжая прислушиваться к их голосам, к летним голосам своего сына и своей дочери. Он лежал так, не открывая глаз, не спал, но и не бодрствовал.

— Что ты делаешь, Рэд? — сказала Ева.

— Песчинку рассматриваю, — сказал Рэд.

— Дай и мне посмотреть.

— Вот.

— Где она?

— Вот здесь, на ладони. Ты разве не видишь?

— Где?

— Вот. — И он показал на песчинку пальцем.

— Вижу, — сказала девочка. — А зачем ты ее рассматриваешь?

— Это частичка песка.

— Покажи мне еще раз. Какая она малюсенькая!

— Но ты ее все равно видишь, правда?

— Я вижу ее, — сказала Ева. — Я вижу ее и еще много других. — Она посмотрела на свои ладони, сплошь облепленные песком. Она смахнула песок с ладоней, но сколько-то песчинок все равно осталось. Она внимательно посмотрела на них. — Рэд, — сказала она, — а ну-ка взгляни, сколько их у меня?

Рэд посмотрел на песок, прилипший к ее ладоням.

— Так, — сказал он. — У тебя их много.

— Сколько?

— Раз, две, три, — сказал Рад. — Четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать и еще очень много.

Ева снова отряхнула ладони, потом сказала:

— А теперь сколько?

— А теперь три.

— А вообще сколько их?

— Где?

— На свете.

— Ну, — сказал Рэд, — на свете сотни мест, таких, как это, и в каждом, наверно, миллион песчинок.

— Что они там делают?

— Ничего.

— А сколько в мире частичек неба?

— Небо не песок, Ева.

— А что?

— Что-то совсем другое.

— А сколько в мире частичек воды?

— Вода тоже не песок.

— Вода — это дождь, — сказала Ева. Она посмотрела на свою ладонь, снова покрывшуюся песком. — А сколько в мире частичек людей?

— Ты что, думаешь, все в мире песок? — сказал Рэд.

— Нет, я так не думаю, — сказала Ева. — А теперь посмотри на мою руку. Каждая песчинка — человек. Вот это мужчина, вот это женщина, вот это мальчик, вот это девочка. А вот это… А кто вот это, Рэд?

— Другой мужчина?

— Нет, это собака, — сказала Ева. — А вот это… — Она показала на большую черную крупинку песка. — Это мой папа, — сказала она.

— А ну-ка, — сказал Рэд. Он взглянул на крупинку песка в ее руке, потом на своего отца, который лежал на одеяле, положив голову на камень. Девочка тоже посмотрела на отца. — Да, — сказал Рэд. Потом он нашел в ее руке очень светлую, блестящую крупинку. — Кто это, скажи?

— Моя мама, — сказала Ева. — Это мой папа. А это мама. Вот они здесь — в моей руке. Но они и там, под деревьями. Папа посадил меня в машину рядом с собой, впереди. Правда, Рэд?

— Да, — сказал Рэд.

— Папа хороший человек, — сказала Ева. — Хороший и печальный.

— Печальный?

— О да, — сказала Ева. — Я знаю. Когда он нес меня, я смотрела в его лицо. Оно было печальное. — Она задумалась, и Рэд увидел, как на глаза ее набежала тень. — Что такое «печальный», а, Рэд? Что это такое?

— Ты же знаешь, что такое «веселый», — сказал Рэд. — Ну вот, печальный это значит не веселый.

— Почему папа печальный?

— Он не всегда печальный.

— Сейчас он печальный, — сказала Ева. — Посмотри на него.

Они оба посмотрели на Ивена, и Рэд сказал:

— Нет. Просто он отдыхает, вот и все.

— Мне надоело сидеть, — сказала девочка. — Пошли обратно в воду.

Они встали и снова вошли в реку.

Когда мужчина приподнялся, чтобы глотнуть еще вина, он увидел, что жена его, закрепив платье повыше колен и держа детей за руки, спускается вместе с ними вниз по реке.

Она старалась. И это делало ее прекрасной. Никогда раньше он не видел ее такой светящейся. Он отпил долгий глоток холодного вина и продолжал наблюдать за Суон с ее детьми, с ее собственным сыном и ее собственной дочерью — плоть от плоти ее, кровь от крови. Они были прекрасны, все трое были прекрасны — мать со своим сыном и дочерью. Их фигуры, их тела были прекрасны. Никогда раньше он не видел таких живых, так сладостно волнующих, таких до боли, до восторга прекрасных тел. Он подумал: это не только их я люблю, я люблю и ее, я все еще люблю ее.

А потом они все вместе сидели на одеяле и ели сандвичи. Суон прихватила для детей по бутылке садовой шипучки, которую им нравилось пить на пикниках, и они пили ее прямо из бутылок, как Ивен свое вино. Сандвичи были тонкие, и есть их было легко. Когда с едой было покончено, Ева улеглась на одеяло рядом с отцом. Он обнял ее за плечи и взял ее руку в свою. Рэд лег рядом с матерью, и она тоже забрала его руку в свои. Вскоре и мальчик, и девочка заснули, и женщина сказала снова, на этот раз совсем, совсем тихо:

— Ивен?

— Нет, — сказал он. — Не говори ничего. Вслушивайся в их дыхание. Это все, что нам остается.

* * *

Они вслушивались в дыхание уснувших детей. Они вслушивались в свое прошлое и настоящее. Они услышали, как вздохнуло их прошлое — вздохом сожаления. Они услышали, как вздохнуло их настоящее — вздохом прощания.

— Ивен? — сказала женщина.

— Что, Суон?