Повести и рассказы

— Что ж тут удивительного? — возразил третий. — Человек, не побоявшийся родного брата убить, способен на любое преступление, на самое страшное злодейство! Кто задумал недоброе, тот не остановится на полпути. Он должен идти вперед, пакостя и старому и малому, — всем, кто попадется. Лиха беда начало, а дальше как по маслу пойдет. Я уверен, что Георгию во сто раз легче брата убить, чем помочь подняться тому, кто упал.

— Господи! Неужто Георгий родного брата убил? — ахнула женщина, показавшаяся на пороге с большой ножкой в руке, очевидно выйдя прямо из кухни.

— А кто же другой, как не он? «Кто тебе глаз вырвал? — Брат мой. — То-то яма такая глубокая», — сказал рущукский философ Минчо Тахта, большой мастер обдирать турецкие тыквы и брить болгарские подбородки.

— Не поверю, чтоб можно было родного брата убить, — промолвил первый горожанин, отличавшийся большой долей скептицизма.

Женщина с ложкой кинула на мужа полный ненависти взгляд, затрясла головой, уперлась левой рукой в бок, взмахнула ложкой и запищала:

— Он у меня всегда так. Просто Фома неверный какой-то. Неделю тому назад говорю ему: «У меня лягушка в животе завелась»; а он мне: «Не ешь бобов!» Лучше помолчи да послушай, что умные люди говорят. Надоели мне твои подковырки. Десять лет только и слышу: то не так, это не эдак, то неправда, этому поверить трудно! Дурак старый!

Долготерпеливый скептик умолк и принялся счищать ногтем пятно на рукаве.

— Мне хорошо известно, что Георгий убил брата, — важно произнес философ, окидывая слушателей самодовольным взглядом.

— Расскажи, расскажи, — попросила женщина с ложкой, глядя в сторону кухни, откуда пошел запах подгорающей рыбы.

Оратор откашлялся, ухватил себя за нос двумя пальцами, а затем, вытерев их полой кунтуша, приступил к «повествованию»:

— Девять лет тому назад Георгий разделился со своим братом Димитром и зажил самостоятельно. Они получили от отца большое наследство. Было что делить! Двести тысяч грошей одними деньгами. Помимо того: коровы, лошади, овцы, буйволы, нивы, луга, огороды и два дома в Рущуке. Раздел происходил в суде, так как эти родные братья не могли разделиться полюбовно: помешала всегдашняя жадность Георгия. Конечно, мира и любви между ними после раздела тоже не наступило. Димитр был добрый, умный, трудолюбивый, оттого и дела у него шли лучше. Георгий с ума сходил от зависти. Вот раз Димитр пошел в свой виноградник возле самого Дуная. Было страшно жарко, просто дышать нечем — воздух как кипяток! Захотелось Димитру выкупаться; спустился он к Дунаю, разделся и влез в воду. А Георгий в это время сидел у себя в винограднике, немножко ниже Димитрова по течению, и с ненавистью глядел на брата. У Георгия служил тогда один валах — под стать своему хозяину. Догадался этот валах, о чем думает Георгий, взглянул ему в глаза и промолвил: «Да?» — «Да», — ответил Георгий. Не знаю, что было дальше, только в тот же день по городу разнесся слух, что Димитр утонул. А валах? Валаха в колодце нашли. Вот оно как! — промолвил в заключение философ и еще раз ухватил себя за нос.

— Удивительные дела делаются на свете, если только кир Минчо правду рассказал, — заметил скептик.

— Ну вот, снова здорово! — возмутилась обладательница ложки. — У человека ни на грош веры нет, а православным называется! Попомните мое слово: если владыка его не обуздает, он и в святую Марину не станет верить. Говорю ему как-то: «Сегодня память святой Марины», а он мне: «Нет, святого Моисея». Ну, как с ним жить? В прошлом году купила зонтик. «Зачем тебе зонтик?» — спрашивает. «Нужно», — говорю. «А зачем нужно?» — говорит. «От дождя и от солнца», — говорю. «Ты, говорит, и без зонтика целый день по городу шатаешься, а зонтик купила — так я тебя с субботы до субботы в глаза не увижу».

— Довольно ворчать-то! Рыба сгорит, — заметил философ.

— И то правда, — воскликнула обладательница ложки и пошла в дом, но вскоре вернулась и спросила философа:

— А скажи, пожалуйста, ты ведь все знаешь: отчего Георгий так любит Смилчо?

— Он хочет за него дочь выдать, — без малейшего колебания ответил философ. — Смилчо у меня бреется, так что я и уши его, и нос, и горло, и чем он дышит — всего как есть изучил. Пока волосы ему стригу, две пары ножниц иступлю… Волосы у него густые, как лес галилейский.

II