Повести и рассказы

Сунул руку под мышку и, ничего не обнаружив, стал поспешно похлопывать себя по одежде и одновременно шарил глазами по полу, бормоча: «Посмотрите, память совсем худая, забыл, наверняка уронил на пол, не иначе как разбился!» Он был возбужден и обеспокоен так, словно совершил серьезный проступок. Потом он нашел градусник в одежде, где-то у пояса, достал и подал доктору Чжао, а на его болезненно бледном лице появилась смущенная, извиняющаяся улыбка. Доктор Чжао поднес к глазам градусник и сказал:

— У вас еще небольшой жар, надо лежать. Без моего разрешения не вставайте.

— Я… но мы… — он указал на меня и, не зная, как лучше объяснить наши необычные отношения, снова разволновался.

Доктор Чжао улыбнулся:

— Я все знаю. Но вы должны понять, настроение тоже влияет на температуру. Глядя на вас, можно подумать, что у вас уже сто градусов!

Все рассмеялись. Он тоже улыбнулся. Когда мы вышли из палаты, Маленький Ли рассказал мне, что его только вчера, после обеда, часа в четыре, перевели из тюрьмы в больницу. Говорят, очень скоро реабилитируют, восстановят в прежней должности. Ли похлопал меня по плечу, подмигнул уголком глаза и сказал с усмешкой:

— Старина У, на этот раз вам повезло. Спасли такого человека! Вот вступит в должность, и вам будет польза. С любой трудностью сможете обратиться к нему, одного его слова будет достаточно!

Я только улыбался. Но, по правде говоря, мне было неприятно слушать Маленького Ли. Ведь тот человек был для меня только одним из многих больных в нашей больнице.

3. Тридцать шесть и шесть

В третий раз я увидел его в тот день, когда он покидал больницу. Он позвонил из палаты по телефону и просил меня зайти. Со дня нашей последней встречи прошло три месяца. Меня временно переводили в другую больницу, где я участвовал в разработке новой темы по динамике кровообращения, и я только на прошлой неделе вернулся обратно. В нашей больнице говорили, что он уже восстановлен в прежней должности и что в газете мелькнуло его имя. Его давно перевели из второго отделения в палату для высших кадров. Я так и не навестил его. В больнице многие знали о наших особых, необычных отношениях, и я опасался, что мой визит к нему вызовет разговоры о том, будто я хочу воспользоваться случаем и сблизиться с ним, чтобы извлечь для себя выгоду.

В тот день было необычайно жарко. Я вошел в отделение для высших кадровых работников. Он и еще несколько человек сидели на диване в гостиной и беседовали. Увидев его еще издали, я изумился — он совсем не был похож на больного: поправился, порозовел и в белоснежной рубашке выглядел великолепно. Он держал в руке сигарету и весело рассказывал что-то. В углу стоял красивый вентилятор, лопасти которого поворачивались в разные стороны, так что прохладный ветерок освежал всю комнату.

Увидев меня, он встал, но не поспешно и не вытягиваясь в струнку, как прежде, а неторопливо и спокойно. Подошел ко мне, пожал руку и, улыбаясь, спросил с некоторой обидой, почему я так и не зашел навестить его. Он не представил меня тем, другим (судя по их виду, они тоже были не из простых людей), а потянул меня за руку к стоявшему поодаль двухместному диванчику и завел со мной разговор. Его большие черные выпуклые глаза живо и тепло смотрели на меня, он заинтересованно расспрашивал меня обо всех моих делах. Попросил налить мне чаю, угостил хорошей сигаретой. Я заметил, что, если бы не припухшие веки, он выглядел бы совершенно здоровым. Нервы его тоже, по-видимому, пришли в норму, и ничего не осталось от того подавленного вида, который бывает результатом многолетней необходимости говорить тихим голосом, смиряя себя. В нем не чувствовалось никакого возбуждения. Так испорченный механизм сразу после ремонта еще дергается и тарахтит, а потом начинает работать ритмично с заданной ему скоростью и мощностью.

И еще в нем появилось что-то внушительное и даже величественное, что часто бывает свойственно важным персонам. Но совсем чуть-чуть, так что меня, простого человека, это не смутило. Ведь он разговаривал со мной так чистосердечно да еще шепнул мне, что, если понадобится его помощь, я могу обратиться к нему. И записал мне свой телефон и домашний адрес.

За дверью послышались голоса, и в комнату вошли несколько человек — уже немолодые мужчины и женщины в сопровождении нашего директора больницы. Наверное, какое-то начальство. Следом за ними вошел парень очень делового вида и сказал, что машина ждет у входа. Мой знакомый уезжал. Он подал мне руку и тепло попрощался со мной, поблагодарил врачей и сестер, пошутил с молоденькой сестричкой:

— Ну как — отпускаете меня?

Девушка весело засмеялась:

— Отпускаю. Давление 130 на 90, пульс 78, температура 36 и 6 — все точно в норме.

— Ладно. Я отпущен. Поехали, — хохотнул он и, повернувшись ко мне, сказал на прощание: — Доктор У, приходите проведать меня, не ждите, пока я снова заболею.

Я кивнул и улыбнулся:

— Не болейте, пусть у вас всегда будет 36 и 6.

Все засмеялись и пошли толпой провожать его.

4. Тридцать градусов