Повести и рассказы

Стеклянный Цветок нажал рычажок на часах, поднес их к уху, с довольным видом послушал и сунул за пазуху, а цепочку повесил на грудь.

— Можешь приносить мне всякие бронзовые статуэтки, вазы, картины, каллиграфические надписи и прочее. У меня есть еще занятные вещицы, ты таких и не видывал! — сказал Ян Дяньци.

Покачиваясь в экипаже, Стеклянный Цветок глядел на болтающуюся у него на груди цепочку от часов, слушал, что говорил ему Ян Дяньци, и вдруг воодушевленно воскликнул:

— Погоди, вот боец из Восточного моря победит волшебный кнут, третий господин заживет как прежде, и тогда мы развернемся вовсю!

9. Дело почтенного Цзо — хватать за косы

Четверо японских парней в халатах и коротких штанах обозначили место поединка перед храмом богини, воткнув в землю свои мечи. Как бы ни напирали люди, никто не смел нарушить указанные границы.

За исключением стоявшей напротив храма театральной сцены, на которую не разрешалось залезать, стены, крыши, трубы домов и вообще все места, где мог бы поместиться человек, были заняты зрителями. Некоторые забрались в стоявший на соседней улице постоялый двор «Дворец небожителя Чжана» и смотрели оттуда из окон. Им было видно только, что боец из Восточного моря Цзотэн Сюлан и Дурень-Второй стоят друг против друга.

Боец из Восточного моря был одет во все черное, низкорослый, с длинными руками, лицо мыши, а глаза коршуна — прямо-таки вылитый черт из преисподней. На Дурне-Втором был просторный голубой халат, коса, поблескивавшая, словно она была смазана кунжутным маслом, кольцом лежала у него на голове; в косу был вплетен красный шелковый шнур. Люди во все глаза глядели на эту волшебную косу, стараясь не упустить тот миг, когда она раскроет свои волшебные качества.

Боец из Восточного моря поднял руку, и Стеклянный Цветок подал ему заостренный кол длиной в четыре чи. Боец из Восточного моря поставил кол острым концом вниз и стал кулаком вгонять его в землю: бац, бац, бац, бац! Было видно, как кол цунь за цунем уходил вниз. Толпа обомлела. Стеклянный Цветок радостно кричал и подбадривал японца.

Стеклянный Цветок был один такой глупец. Три дня тому назад стороны договорились о поединке, сегодня настало время его провести, но управляющий японским торговым домом не пришел, и все должны были устраивать Стеклянный Цветок с Ян Дяньци. Потом Ян Дяньци не захотел быть переводчиком, а вчера, поздно вечером, он вдруг заявил, что у него срочное дело, и уплыл на корабле в Дунфэнтай. Стеклянному Цветку и невдомек было, что Ян Дяньци поступил так потому, что после событий в девятом году царствования Сяньфэна в Тяньцзине ненависть к иностранцам бушевала, как река во время паводка, и случись какая-либо заваруха, как она тут же вся прорвалась бы наружу. Боясь навлечь на себя гнев толпы, Ян Дяньци вовремя улизнул. Вот уж тут Стеклянному Цветку раздолье: Ян Дяньци рядом нет, японец по-китайски не понимает, что ему в голову взбредет, то он и мелет.

— Дурень-Второй, гляди! Сегодня братья из Восточного моря пришли вздуть тебя за третьего господина. Ну как? Будешь еще перебегать дорогу третьему господину? Сегодня тебя, сопляка, проучат хорошенько! Большой человек из-за моря сильнее всех, сильнее даже твоего собачьего хвоста. Ну, кто еще посмеет наложить на голову третьему господину? Кто, черт его дери, напакостил третьему господину, из того сегодня великий боец душу вытрясет! Ну что, Дурень, боишься?

Дурень-Второй и вправду как будто немного оробел.

Позавчера кто-то бросил ему во двор кирпич, завернутый в бумагу, а бумага та оказалась вызовом на поединок. Он тогда оробел. Почему? Сказать — так и не скажешь толком. Только это факт, что в ту пору китайцы перед иностранцами робели, и непонятно даже — отчего. Когда у робости есть причина, найдется и способ справиться с ней. А если причины нет, то и выхода не найти. До самого вчерашнего вечера он пребывал в смятении и не ответил на вызов.

Но тут вдруг кто-то постучал в ворота. Он сидел в комнате и не пошел открывать, поднял глаза, а перед ним уж стоит человек — ветерок и тот не долетел бы так быстро. Человек был невелик и худ, нос у него на редкость большой, а взглянешь в его сверкающие глаза — и сразу поймешь, что он много лет занимался гунфу. Не дожидаясь, пока Дурень-Второй что-нибудь скажет, человек отпрыгнул назад, беззвучно прижался к стене, и ноги его оторвались от земли на три-четыре чи. Оказывается, он уцепился безымянным пальцем левой руки за торчащий в стене гвоздь и на одном этом пальце подтянулся всем телом, как взмывает вверх стрекоза. Такое умение не часто увидишь. Человек весело сказал ему: