Повести и рассказы

Хмуро наблюдая за переполохом, который поднял своим приходом этот незнакомый человек, Никон тихонько отодвинулся в сторону и осторожно положил возле себя гармонь. Ему захотелось уйти отсюда, где его перестали замечать.

Но гость выпил пару стаканчиков вина, отказался от дальнейшего угощенья и закурил. Тогда Степанида, сияя радостными глазами, наклонилась к нему и певуче попросила:

— Сергуша! сыграй! Сыграй, миленький!

Гость лукаво взглянул на Никона:

— Можно, товарищек, твою гармонию взять? Мне за своей неохота на квартиру итти.

— Дай ему сыграть! — подскочила Степанида к Никону и, не дожидаясь его ответа, схватила гармонь.

Никон удивленно и нерешительно пробормотал:

— Бери…

Гость с улыбкой взял гармонь. И Никон, тревожно наблюдавший за ним, сразу почувствовал, что этот человек, которого Покойник назвал Баевым, а Степанида ласково — Сергушей, знает, видать, толк в инструментах.

Баев на вытянутых руках приподнял гармонь почти к самому лицу, растянул меха как-то щегольски, красивым веером, лениво перебрал пальцами лады и обронил, как бы в задумчивости и что-то вспоминая, несколько песенных отрывков. Потом сел, поставил гармонь на свои колени и заиграл.

И как только заиграл он, в избе стало тихо.

Тревога наползала на Никона. Он услыхал мастерскую игру. Он почувствовал, что этот незнакомый, неведомо откуда появившийся человек, играет несравненно лучше его, Никона. Он вкусил горькую и незабываемую отраву зависти…

Баев играл незнакомую Никону грустно-насмешливую песню. Легко и свободно преодолевал он всякие трудности: пальцы его мелькали в быстрых движениях, бегали проворно и с изумительной легкостью по ладам. Раздвигая меха, он придавал звукам то трепетную и тонкую нежность, то неожиданную и потрясающую силу. И лицо его, по мере того, как он играл, менялось: то было оно улыбающимся и тихая ласковость блуждала на нем, то хмурилось и темнело.

Украдкой оглянувшись, Никон заметил, что Баева все слушают, затаив дыхание. Гости отодвинулись от вина и от закусок и на их лицах плавали растерянные улыбки. Степанида прижалась поближе к музыканту, сложила безвольно на колени свои толстые руки и, полуоткрыв рот, заглядывала на Баева преданными глазами. Покойник нахмурился и уставился пустыми глазами в темный угол избы.

Горькая отрава зависти острее обожгла Никона.

Баев окончил песню, словно очнулся и протянул гармонь Никону:

— Ha-ко, молодец, покажи сноровку!

Степанида огорченно и укоризненно протянула:

— Да ты еще, Сергуша! Сыграй еще!

— Нет, — улыбнулся Баев лукавыми карими глазами, — пусть хозяин поиграет. И мне лестно будет послушать. Сыграй!

У Никона вздрагивали слегка руки, когда он брал свою гармонь от Баева. Играть ему перед этим хорошим музыкантом не хотелось, но было стыдно отказываться. Он нерешительно попробовал лады, поправил ремень на плече, задумался.

— Чего ж сыграть?

— А что хочешь, то и играй.

Сыграть хотелось что-нибудь очень хорошее, такое, что удивило бы слушателей, и особенно Баева. Но в голову ничего хорошего не приходило. В ушах звучала песня, которую только что играл Баев. Звучала неотвязно и упорно. Никона охватила отчаянность. Поглядев вызывающе на Баева, он объявил:

— Сыграю ту самую, какую ты сейчас играл.

— Ну? — издевательски протянул Баев. — Попробуй!

19

Когда Никон добрался в эту ночь до своей койки, он был совершенно трезв. Его отрезвило посрамленье, которое он перетерпел у Покойника в состязании с Баевым. Никон был сражен окончательно. Он понимал, что тягаться ему с Баевым невозможно, что Баев — гармонист первостатейный и что в сравнении с ним он, Никон, жалкий ученик.

Почти всю ночь проворочался он без сна и с тяжелой головой утром отправился на работу.

В раскомандировочной он увидел Баева, окруженного шахтерами. И по тому, как с ним разговаривали, видно было, что его знали раньше и что его появлению рады. Это еще больше укололо ревностью и завистью Никона. Но он был совершенно сражен и наполнился изумлением, когда заметил, что вошедший в раскомандировочную Зонов весело и радостно окликнул Баева:

— А-а! Жив, Баев?!

— Жив, жив!

Они в раскачку пожали друг другу руки и весело посмеивались, глядя один на другого.

— Появился, значит, Баев! Принимаешься за работу?

— А как же! В забой!

— Надоело шляться по чужим местам?

— Надоело, Зонов!

Зонов еще раз тряхнул руку Баева и вышел из раскомандировочной. Никон оглянулся по сторонам. Ему хотелось расспросить кого-нибудь о новом шахтере, пристыдившем его своей игрою. Увидев Силантия, он подошел к нему.

— Ты этого Баева знаешь?

— Слыхал про него, сам не знаю… Рисковый парень! Золотой забойщик. Только на одном месте не любит сидеть. Тянет его, вишь, бродить по новым местам…

— Золотой забойщик?! — изумленно и недоверчиво повторил Никон. Может ли это быть? Такой ухарский парень, приятель Покойника, мастер в игре — и хороший работник?! Не верилось Никону, но верить приходилось: не стал бы Зонов, первый ударник, так приветливо встречать гуляку и лодыря. Что же это такое?..

Баев разглядел Никона в толпе, направлявшейся в шахту, и издали громко крикнул ему:

— А, связчик! Гудит в голове?