«Неужели возвращаться туда обратно?» — вспыхнула неожиданная мысль. Никон отогнал ее. Как вернешься? Стыдно. Смеяться станут. Хвастался той же Милитине, что нигде не пропадет, а вышло, что сразу же и прибежал обратно. Нет, он не вернется. А если здесь не станет легче, то можно уехать в другое место. Рабочие везде теперь нужны. Можно в город, на какую-нибудь стройку. Конечно, лучше всего в город…
«Летун…» — внезапно припомнилось липкое и укоряющее слово.
Никон, повернулся на бок так, что койка сердито заскрипела под ним, и угрюмо подумал:
«Ну, и ладно!.. Пущай называют…»
Прохладном вечером, после того, как Никон, томясь и тоскуя, бесцельно повалялся на койке и решил выйти из барака, его у дверей окликнула Степанида.
— Никша, к тебе я, по делу!..
Голос женщины звучал сладко и ласково. Никон встрепенулся. Его живо взволновало появление женщины. Он быстро подошел к ней:
— Какое такое дело?
— Ишь, какой неласковый! — игриво толкнула его Степанида локтем в бок. — Даже не поздоровкался! Ну, здравствуй, миленький! Здравствуй!
— Здравствуй! — тряхнул головой Никон.
— Дело у меня такое… — Степанида оглянулась и понизила голос. — Уйти бы отсюда куда… Людно здесь.
Они отошли от барака, миновали несколько домов и завернули в узкий переулок, где было тихо и безлюдно. Никон снова спросил:
— Какое же у тебя дело?
Степанида опустила глаза и колыхнула рыхлою грудью:
— Нилыч меня послал… Сходи, говорит, к парню, к тебе, значит. Хороший, говорит, парень, зря мы осерчали друг на друга… Скучно ему, ишь, без тебя… — И, заглядывая Никону в глаза и дыша ему густо и жарко в лицо, женщина добавила: — А уж мне, миленький, как ску-учно!..
Никон взглянул на нее, ухмыльнулся и прищурил глаза.
— Вправду, миленький! Вправду! — горячо выдохнула Степанида. — Уж так-то с тобой весело да любо было! И песни-то твои какие ладные да ловкие!.. Нилыч и тот соскучился… Приходи сегодня, у нас вечерка будет. Гармонь приноси!
Заметив нерешительность и раздумье Никона, Степанида торопливо успокоила:
— У нас и вино и закуска заготовлена! Не сумневайся!
Немножко покуражившись, Никон согласился. Женщина радостно оскалила зубы:
— Ой, и хорошо! А гармонь непременно приноси!.. Через часок и заявляйся!
Через час Никон входил в знакомую избу, где было уже шумно, Покойник поднялся ему навстречу, добродушно ругаясь:
— Ну, вот, язви тебя, тово… я гордых, тово… не уважаю… Проходи! Степанида сразу стала увиваться вокруг Никона, усадила его за стол, где сидели гости, незнакомые Никону.
Пили неторопливо, со смаком, весело и озорно подшучивая друг над другом. Отпускали липкие остроты по поводу полноты Степаниды, оглядывали ее жадными глазами, хохотали. Степанида не обижалась и выкрикивала нескромные словечки, подливая масла в огонь. Никон выпил стаканчик, поморщился и стал жадно заедать селедкой с луком.
— Пей, миленький! — пристала к нему Степанида. — Угощайся до сыту!
— Да я и так пью…
Когда гости немного охмелели, Степанида вышла из-за стола и поманила за собой Никона.
— Сыграни, миленький, веселую!
Никон охотно взял гармонь, пробежал быстро ловкими пальцами по ладам, развел меха, молодцевато выставил ногу, поиграл носком сапога и рассыпал бодрую, лихую и взмывающую к пляске «сербияночку». Степанида подперлась левой рукой в крутой бок, правую изогнула вверх и поплыла. Она выплыла мелкими, едва заметными шажками на середину горницы, притопнула, взвизгнула и остановилась перед молодым, светлоглазым гостем. Тот шумно отодвинул скамью от стола, выскочил навстречу Степаниде, вырос перед ней, наклонился, словно изготовился ловить ее и стал следить за ее движениями.
Пляска началась.
Появление нового гостя сначала нисколько не заинтересовало Никона.
Веселье было в самом разгаре, охмелевшие гости прыгали около Степаниды и норовили ухватить ее за бока, она с хохотом увертывалась от них, а гармонь задорно разбрасывала ликующие плясовые напевы.
В голове у Никона шумело и он был горд и радостен от того, что его игра так веселит и возбуждает всех.
Но новый гость, рывком раскрывший дверь и на мгновенье остановившийся на пороге, сразу привлек к себе внимание Покойника и Степаниды.
— Баев! — радостно крикнул Покойник. — Ишь, молодчага, тово… Сыпь сюды!
— Сергуша! — вспыхнула Степанида и мигом очутилась возле нового гостя. — Миленький!
Ннкон рванул гармонь, меха развернулись до отказу, веселая частушка мельчайшей дробью рассыпалась над радостными восклицаниями.
Вошедший быстро взглянул на Никона и насмешливо крикнул:
— Обожди, скрипун! Струмент попортишь!
Гнев и смущение горячей кровью прилили к щекам Никона. Но его смятение стало почти непереносимым, когда он услыхал ворчливый и укоризненный возглас Покойника.
— Брось, тово… не мешай!.. Племяш любезный, тово… пришел, а ты…
Вокруг новопришедшего началась веселая возня. Его усаживали за стол на почетное место, за ним ухаживали. Степанида притащила ему свежую закуску, Покойник налил ему большой стакан водки и, умильно заглядывая в глаза, упрашивал выпить.
Гость весело посматривал на окружающих и принимал ухаживанье за собою, как должное и как привычное.