— Тебе выслали из дому деньги?
— Немного… — густо и жарко покраснела Мария.
— Кипят, наверно, у тебя там! Интеллигенты, культурные люди, а про «позор» не забывают!.. Знаю я, знаю!
— Им неприятно, — тихо, словно оправдываясь, пояснила Мария: — Я их не виню…
— Ладно! Пускай!.. О них не будем разговаривать. А вот тот, отец ребенка, он-то почему в стороне?..
— Ты опять?..
— Что «опять»? Да я от тебя с этим не отстану, ты не думай! Это ни на что не похоже! Наблудил, напакостил, а теперь в кусты!.. Почему ты церемонишься? Ты думаешь, что поступаешь правильно, лишая ребенка мало-мальски нормальных условий жизни? Погоди, доведешь ты его еще до голодной смерти своими капризами!
— Валя… Валечка, не надо!
Мария сжимает руки и тоскливо смотрит на подругу.
— Не надо! — повторяет она: — Ты ничего не понимаешь… Вовсе не так это… Вовсе он не отказывается… Я сама не хочу. Сама я отказалась. Он предлагал…
— Ты отказалась? Он предлагал, а ты отказалась?
— Да! — подтверждает еще раз Мария и отворачивается.
Ни подруга, ни близкие, никто другой не должны знать, как это было. Никто.
Потому что от всего этого осталось теперь такое жуткое, такое непереносимое ощущение гадливости. Словно рука прикоснулась к чему-то нечистому, омерзительному, бесконечно грязному.
Как всякие встречи, которые потрясают и оставляют в жизни крепкий след, и эта встреча была случайной. Если б Мария предполагала, если бы она на минуту допускала мысль о том, что она увидит на этой улице идущего прямо к ней Николая, она никуда не пошла бы в этот день из дому. Но она пошла, и встреча состоялась.
Ребенок мягкой и теплой тяжестью давил ей на руки. Ребенок тихо спал у нее на руках. Неуверенными шагами шла она по узкому тротуару. Ей все казалось, что она оступится и уронит свою ношу. И она глядела себе под ноги, видела запыленные доски, комки засохшей грязи, следы бесчисленных чужих ног. Она медленно и осторожно продвигалась вперед.
— Маруся!
Знакомый голос остановил ее. Он раздался так неожиданно, он вырвался откуда-то так ненужно и остро, что Мария смятенно остановилась, прижала ребенка крепко к груди и, покачнувшись, едва не упала.
— Маруся, постой!
— Пропустите меня! — ломающимся, неуверенным голосом произнесла Мария: — Зачем вы остановили?.. Пропустите.
Николай, хмуря брови, стоял пред нею и загораживал ее путь. Он смотрел на ее руки, на ребенка, на ее ношу.
— Мне надо переговорить с тобою. Очень хорошо, что мы встретились… Покажи ребенка!
Она отстранилась от него и прижала свою ношу крепче к груди.
— Пустите!.. Нам не о чем разговаривать!
— Вот ловко! — с хмурой усмешкой крикнул он: — Зд
— Ребенок мой.
— Не глупи, Мария! Давай спокойно потолкуем… Пойдем сядем где-нибудь. Возьми себя в руки и попробуй послушать меня…
— Ты хочешь, чтоб я закричала, чтоб позвала на помощь?! Не приставай ко мне! Пусти меня… Уходи!
Мария оглянулась кругом. Она увидела по-летнему пустынную улицу; она заметила недалеко длинную скамью у чьих-то наглухо закрытых ворот. Неожиданно для самой себя она вздохнула. Ловя этот вздох, Николай придвинулся к ней еще ближе.
— Десять минут. Только десять минут. Не больше… Вон там сядем. Садись, тебе тяжело держать его. Ну, сядь!
И, не зная, почему, она согласилась. Прошла к скамейке. Опустилась на нее. И почувствовала, что, действительно, было тяжело нести ребенка, что руки ее устали.
— Вот… — нерешительно улыбнулся Николай: — Вот видишь, я не съел тебя… А ты похудела. Бледная какая ты стала. Тебе поправляться нужно. И ребенок, поди, тоже слабенький. Покажи?
Она неподвижно застыла, и тогда он наклонился над ребенком и развернул закутывавшие его пеленки.
— Глаза серенькие… — смущенно сказал Николай: — Смешные серенькие глазки… Неужели, действительно, мой?
— Что? — отстранилась от него вместе с ребенком Мария: — Что такое? — не понимая, но что-то сразу почувствовав, спросила она.
— Я хочу знать: действительно ли этот малыш мой… от меня?
— Ты… — Мария поднялась, подхватив неловко ребенка — Ты… негодяй!.. Уйди! Пропусти меня!
Она оттолкнула Николая и, не слушая его, пошла. Идя следом за нею, Николай говорил:
— Не волнуйся, пожалуйста! Я имею полное право интересоваться этим. Почем я знаю, что ребенок мой?… Я не уверен в том, что ты была девушкой, когда мы сходились с тобой! Не уверен!.. Тогда это не значило для меня, ничего не значило… вот теперь совсем другое дело!.. Должна же ты понять!.. Я хочу тебе помочь. Ну, ради тебя самой, а главное, ради ребенка. И, конечно, если он мой. И ты мне скажи по-совести: могу я быть уверен в этом?..
Мария не слушала его и уходила. Но он шел за нею и торопливо продолжал говорить. И, долетая до ее сознания, отдельные слова его, отдельные отрывки фраз хлестали Марию больно, нестерпимо больно.